Баскервильская мистерия

Итак, вот формулировка основных критериев рассматриваемого поджанра (тех, которые отличает его от классического детектива в целом):

1. В центре повествования — жестокое убийство, чаще — серия убийств, в действительности являющихся результатом неизвестного или редкого природного явления (не встречающееся в описываемых местах опасное растение — как в «Львиной гриве», редкое сочетание случайных факторов, подобно ситуации в «Насморке», проявление опасного природного феномена — инфразвука — в романе Ю. Иваниченко «Особая точка», вновь открытый закон природы в «По делам его» П. Амнуэля и т. д.);

2. Отсутствие преступника и его признаний определяет во многих случаях открытый финал произведения: версия, предоженная читателю — лишь одна из возможных, что вполне согласуется с заменой дедуктивного метода статистическим.

Что же до третьего критерия — самого важного для идеологии жанра — о нем несколько ниже. Пока же позвольте предложить вашему вниманию небольшой сюжет. В некоей стране происходит мощная экологическая катастрофа. Гибнет множество людей, общество в панике. Президент страны безуспешно надеется на помощь извне: лекарства и прочие средства, направляемые ООН, не приносят пользы.

В разгар катастрофы какой-то журналист выступает с сенсационным заявлением: экологическая катастрофа не есть случайный результат многовековой непродуманной деятельности человека (как это полагалось заранее). Она вызвана конкретными преступными действиями нгеизвестного, но, опять-таки, вполне конкретного человека. Естественно, глава государства немедленно приказывает начать расследование. Причем о результатах — в том числе и промежуточных — докладывать ему лично.

Проходит месяц, другой, третий. Катастрофа расширяется, унося все новые и новые жертвы, а следствие не приносит никаких результатов. Разгневанный президент вызывает «на ковер» руководителей следствия, требует немедленно найти преступника. И они начинают ему рассказывать: да, действительно, двадцать лет назад, некий молодой инженер по неведению совершил чудовищную ошибку при проектировании какого-то сложного объекта. В итоге, через двадцать лет, страна оказалась ввергнутой в экологическую катастрофу.

Президент задает несколько вопросов о личности преступника и вдруг с ужасом узнает в описании самого себя. Это он двадцать лет назад, будучи еще никому неизвестным инженером, приехавшим в столицу из провинции, чтобы сделать карьеру, допустил роковую ошибку в проекте. Именно этот проект стал для него впоследствии трамплином для прыжка в высшие сферы общества.

И именно ошибка, допущенная им, привела к экологической катастрофе. Значит, активно разыскиваемый по его указанию преступник, — он сам…

Думаю, читатель уже понял, что попытался всего лишь изложить знаменитую историю несчастного царя Эдипа, слегка задрапировав ее в современные одежды.

Вот истинная парадигма «убийства без убийцы», «пантеистического детектива». И третий из упоминавшихся нами эстетических жанровых критериев — метафизическая «вина» сыщика. Кстати, Ст. Лем в «Насморке» не обходится без намека на «эдиповскую» трактовку. Вот сцена, предшествующая разгадке: «Я вытряхнул на пол вещи из чемоданов, добрался до плоских колец, соединенных металлическим штырем, — Рэнди с улыбкой вручил их мне в Неаполе, чтобы я мог заковать убийцу, когда поймаю его. Я поймал его! Я не стал писать о нем больше, потому что боялся, что не успею… Бросив горсть орехов на телеграфный бланк, я… приковал себя к трубе калорифера…» Либо преступника нет, то есть, он есть, но он — «Великий Никто», враждебная природа, окружающий нас космос. Либо он есть, и он — сам герой, сам сыщик, расследующий преступление, совершенное им самим фактом своего расследования. «Никто» versus «Никто». Как сказано у Томаса де Куинси в эссе «Убийство как род изящных искусств»: «Ubi est ille Sicarius? Et responsum est ab omnibus: — Non est inventus» (Где сей убийца? И ответствуют все: — Не найден)…

Истинной сутью истории царя Эдипа является вовсе не то, что получило в позднейшие времена название «эдипов комплекс» (да простит меня тень Фрейда; впрочем, венский психиатр в загробную жизнь не верил и вряд ли ныне блуждает по земле, прислушиваясь к разговорам живых) — не инцест и убийство отца, совершенные по неведению. Суть этого потрясающего мифологического сюжета та о которой мы писали выше и которая так удивительно преломляется в рассматриваемом поджанре: отождествление преследуемого и преследователя, преступника и судьи, виновника и воздаятеля — отождествление полное.