Басни

И думаю, не ошибусь, если скажу: большая басня нашла себя в Михалкове и большой Михалков нашел себя в басне. И в этом у них все как раз. А началось это "все как раз" со стихов для детей, с чувства живого, разговорного языка, которым говорит детство, - языка особо доверительного, наивного, чистого, как апрельская первотрава, перволистья… Всему была хозяйкой сама простота, сама непосредственность, - иначе дети не поверят, - сам неостановимый образ детства, его зеленая-презеленая искорка, зажигающая все цвета радуги в глазах и за глазами - в сознании и душе. Простота безграничного воображения. Простота наивного, гибкого, как ветка, глагола. Глагола-события, глагола-портрета.

Кто на лавочке сидел,
Кто на улицу глядел,
Толя пел,
Борис молчал,
Николай ногой качал.
…
Дело было вечером,
Делать было нечего.

Откуда пошло это всем известное двустишие - то ли от Михалкова к поговорке, то ли от поговорки к Михалкову, - теперь уж трудно сказать. Лично у меня это с детства на слуху. Как и не из книги вовсе.

И далее:

Галка села на заборе,
Кот забрался на чердак.
Тут сказал ребятам Боря
Просто так:
- А у меня в кармане гвоздь.
А у вас?
- А у нас сегодня гость.
А у вас?
- А у нас сегодня кошка
Родила вчера котят…

Поразительно! Явная несуразица во времени - ведь сегодня не вчера, - очевидная ошибка, а какая вместе с тем необыкновенная подлинность, подлинность детского лица, характера, темперамента… Это больше, чем правда, больше, чем не ошибка. И для того чтобы увидеть это и написать об этом, надо быть мальчишкой, участником этой захлебывающейся от нетерпенья похвальбы.

- А у нас на кухне газ.
А у вас?
- А у нас водопровод.
Вот.
…
- А у нас огонь погас -
Это раз,
Грузовик привез дрова -
Это два.
А в-четвертых, наша мама
Отправляется в полет,
Потому что наша мама
Называется пилот.

Да только ли это для детей? Нет. Это - и для взрослых тоже. Поскольку знать детей, любить, воспитывать их - это дело более чем взрослое. Знать их психологию, тут же читать их лица, - да, да, я не оговорился, именно, читать лица, - способен лишь только тот человек, лишь только тот художник-поэт, который, как говорят в народе, в чем-то и сам большое дате. Обычно такие люди, оставаясь более чем серьезными, строгими, могут как-то особенно весело, легко входить в мир детей. И дети их пропускают к себе, обо всем им все рассказывают, показывают все. Водят с ними дружбу, играют, нисколько не остерегаясь при этом их очевидной взрослости.

Мне приходилось несколько раз наблюдать за Михалковым, когда он общался с детьми. Никакого ласкового, согбенного напряжения перед ними, никакого "сю-сю"… И ведь давно уже дед, а в кругу детей, в кругу октябрят, пионеров, он чувствует себя как равный среди равных - и это при своем-то длинном-предлинном росте! - как свой среди своих чувствует. И в пряталки - свой, и в скакалки - свой, и в считалки - тоже. И тут, конечно же, все можно простить друг другу. Не только перепад в возрасте, но и невольную перепрыжку в счете. "Грузовик привез дрова - это два. А в-четвертых…" И в этой перепрыжке, в этом пропуске "в-третьих" - весь характер мальчишки-непоседы, весь портрет и все его нетерпенье обо всем сказать сразу. И не только весь его характер, но и характер самого Михалкова. Ведь, что ни говори, а дружба есть дружба. Михалков, конечно же, заметил перескок в счете, но ведь не остановил же при всех, не поправил же…

Скажут: а какое это имеет отношение к басне? А самое прямое, самое непосредственное. Мир детей и мир окружающей их живой природы очень близки друг другу. Мир детского воображения и аллегория по сути явления одного и того же корня. Отсюда и жанровое сходство. В басне, как, пожалуй, ни в каком другом жанре, и впрямь устами младенца глаголет истина. Ее иносказательность - отнюдь не синоним осторожности. Деликатности, да. Это, скорее, вопрос такта, нежели самого принципа. Басенная иносказательность - это особый вид прямоты. Причем прямоты не всегда безопасной для автора.

Басня - это дальнобойное оружие сатиры, рассчитанное не на поверхностное касание, а на всю глубину внедрения в тот или иной порок, начало которого порой обнаруживается в давно минувших временных слоях и социальных эхосах. Отсюда - и долговременность лечебного фактора басни, сила ее конкретного повседневного воздействия, сила опережающей профилактики.