Бастард 2

Вытащил полумёртвого Орландо, продолжая сдавливать горло удавкой, как мешок, из комнаты. Поволок по коридору, периодически ослабляя хват и давая судорожно вздохнуть. Затуманивающийся взгляд блуждает сам по себе, выхватывая в полумраке мёртвых стражников и слуг. Задушенных. Возле тел стоят люди с закрытыми лицами, семь-восемь. Провожают процессию взглядами, у многих в руках нечто вроде короткой мотыги с посеребренным лезвием.

Во дворе Орландо скатили со ступенек под ноги отряду янычар и богато одетому мужчине с массивным тюрбаном. Взгляд парня остановился на башмаках тонкой работы, вышитых золотой нитью и украшенных драгоценными камнями. В отдалении слышны голоса Винченцо и Краса, глухие будто из-под толщи воды.

Обладатель роскошной обуви наклонился и взял Орландо за волосы, приподнял без видимых усилий. Оглядел и бросил обратно. Двое янычар подвели связанного Ахмеда-эль-Хазреда в ночнушке, бесцеремонно поставили на колени.

Главарь приблизился к нему, лежащему Орландо он показался ровней гвозденосцу по росту, заговорил плавно жестикулируя:

— Дорогой мой Ахмед, твои… действия ранили меня в самое сердце! Как ты мог помыслить идти против моей воли? Разве не я дал тебе всё?

— Простите меня, о Мудрейший из мудрых. — Затараторил старик, склоняя голову. — Я не знал! Откуда мне было знать? Я только и делаю, что лечу и записываю! Что творится в городе, не ведомо мне.

Халиф взял его за подбородок двумя пальцами, потянул, вынуждая запрокинуть голову. Орландо разглядел разбитые губы и кровоподтёк на пол-лица.

— Когда мой сын, начал собирать сторонников и плести интриги. — Вкрадчиво сказал Халиф. — Знаешь, что я сделал? Его и всех приближённых вывезли в пустыню, привязали к столбам и поставили рядом бадью воды. Они умирали от жары и диких зверей, один за другим и смотрели на драгоценную влагу, которая в один миг стала важнее любой власти. Однако ты ценен. Очень ценен и поэтому я прощаю тебя, в первый и последний раз. Знай, дорогой друг, кара уготованная тебе превысит всё. Днём пришлют новых слуг, а теперь ступай.

Халиф повернулся к Орландо, пока янычары уводят старика, окинул взглядом. Небрежно махнул рукой и сказала, уходя за границу зрения парня:

— В темницу, дорогие гости будут рады.

Глава 31

Тела касается горячий воздух, пахнущий раскалённым металлом и углями. В черепе сверкают искры сознания, будто высекаемые ударами кремня о кремень. Орландо застонал и с натугой поднял веки, оглядел прямоугольный застенок, жаровню перед собой, забитую пунцовыми углями, из которых торчат железные прутья. Рядом стоит лоснящийся потом толстяк в кузнечном переднике. Насвистывая под нос поправляет кожаные рукавицы.

Орландо опустил взгляд и только сейчас осознал что абсолютно голый. Руки раскинуты в стороны, натягиваемые цепями, спина прижата к холодному камню. На ногах деревянные колодки со свинцовым грузилом. Кожа на груди покрыта розовыми полосами едва заживших ран.

— Какой чудесный день! Какой прекрасный день! — Мурлычет под нос толстяк.

Закончив с рукавицами, взял один прут и поворошил угли. К потолку взметнулись оранжевые искры, похожие на рой мошкары. Палач довольно прицокнул языком и поднял раскалённую железку на уровень лица. Плюнул и широко улыбнулся, заслышав короткое, злобное шипение.

— Правда хороший? — Просипел Орландо надтреснутым от жажды голосом. — Что-то незаметно…

Толстяк развернулся, едва не выронив прут, улыбка расползлась на половину лица, открывая жёлтые зубы с чёрной каёмкой у дёсен. Шагнул к пленнику, поигрывая железякой, раскалённый конец смазывается в спёртом воздухе, оставляя исчезающий шлейф.

— Разве? День великолепен, дружок! Впервые я могу так долго с кем-то веселится!

— Чего?

— Обычно люди мрут спустя пару дней, женщины держатся дольше всех, удивительно. А вот мужчины сплошное разочарование, хуже только дети и старики. Но ты… о! Ты другое дело! На тебе так быстро заживает, что я не успеваю придумывать, что делать дальше!

— А я смотрю… ты любишь свою работу…

— Конечно! Как можно не любить свою работу? Зачем тогда вообще работать? Человек, пашущий на нелюбимой работе — глупец! Был у меня приятель, так он вот работу выбрал не по сердцу и знаешь что?

— Что?

— Помер!

— От нелюбимой работы?

— Почти, в подворотне зарезали.

— Какая поучительная история… — пробормотал Орландо, тайком напрягая руки и проверяя кандалы на прочность.

— А то! Любил бы работу, так задерживался бы на ней, как я, и не попал в тот переулок!

— Дай воды, а то в горле пересохло.

Толстяк активно замотал головой, подкрепляя взмахами свободной руки.

— Не положено! У нас тут пыточная, значится тебе положено страдать.

— А как мне тогда от боли кричать? — Притворно поразился Орландо. — Ты же слышишь, едва говорю!

— И то верно… если преступник не кричит, значит, я плохо работу делаю… непорядок.