— Кто начал драку? Ты выяснил? Как вообще это случилось?
— Я опросил почти всех, кто присутствовал на месте происшествия. Выяснилось, что сын главы Клана Сергаль Драдан ударил по руке бастарда, когда тот взял в руки пирожное, и сказал, чтобы Эдвин убирался прочь. Что он ничтожество, и ему нет место среди людей. На что бастард ответил, что в его жилах течет кровь Клана Императора, и если Драдан считает того, в чьих жилах кровь императора ничтожеством, значит, он не уважает кровь властительного клана. Драдан сказал, что ему плевать на эту кровь, и что бастард — ничтожество. И плюнул в бастарда. И ткнул пальцем в глаз Эдвину. Тот сломал этот палец.
— Молодец! — крякнул господин, и криво усмехнулся — Надо было и руку сломать!
— Он и сломал. После. А также отбил ему гениталии и сломал нос.
— Хмм… интересно. Значит, сын Главы Клана Сергаль не уважает императорскую кровь? Нет ли в этом отголосков бунта? Дети слышат то, что говорят родители, но в отличии от них не могут держать в себе тайну. Составь доклад, изложи все подробно. Обязательно — про то, что Драдан плевал на кровь Клана Императора.
Господин задумался, кивнул каким-то своим мыслям, продолжил:
— Значит, он ударил только тогда, когда этот мальчишка оскорбил Императорский Клан?
— Именно так. Доподлинно известно. Далее друзья Драдана попытались схватить бастарда и наказать за нападение. Со слов свидетелей — Эдвин бил их так профессионально и с такой силой, что одного удара хватало, чтобы выбить дух. Но он не успокаивался, и если видел, что они шевелятся — добивал, руками и ногами, а также подручными средствами, как-то: блюдами, кувшинами, а одному, самому активному, воткнул в зад двузубую хлебную вилку.
— Ха ха ха! Вилку?! Ну, молодец! Хорош, что еще скажешь… очень хорош! Там ведь и постарше были?
— Были. Прибежал брат одного из побитых, ему четырнадцать лет. Он как раз впервые участвовал в бальных танцах. Так вот бастард швырнул его через себя каким-то хитрым приемом, и тот сломал себе три ребра, ударившись о край стола. Утихомирили бастарда только гвардейцы, угрожая ему копьями. Впрочем, он и не сопротивлялся.
— Мда… — протянул господин — Грех не использовать такие умения! И кстати, видишь, как я был прав, когда говорил, что живой бастард лучше мертвого? Что он поможет выявить ересь и бунт в среде аристократии! Вот Сергаль и раскрылся. Хорошо! Удачно вышло. Итак: полный доклад мне на стол, как и показания свидетелей. Убитых нет? Нет. Ну и хорошо. Пусть это будет детской дракой. Дети всегда дерутся, и глупо ограничивать их возню. И… найди Учителя. Да, да — того самого. Пригласи его ко мне для беседы. Будь уважителен. И на завтра, в полдень — бастарда с его матерью. Хватит ему бездельничать, пусть учится. Кстати, ты спросил его, где он научился драться?
— Спросил. Он сказал, что читал книги, в том числе старые, отыскивал там приемы единоборств и разучивал в одиночестве. Про мать ничего не сказал.
— Может и специально не сказал… а зачем он будет про нее говорить? Всю, иди. К завтрашнему дню доклад должен быть у меня.
Глава 11
Спал я тревожно. Болела голова после приема проклятого снадобья, мелькали картинки из прошлой жизни. Вернее — из прошлых жизней. Почему-то приснилась «здешняя мама» в шортах и майке. Вроде как мы с ней шли по широкой улице мимо витрин магазинов, и моя голова была аккурат ей в подмышку. А мимо проносились машины, навстречу шли девчонки со смартфонами возле уха, а я предвкушал покупку нового телефона — мама обещала! Глупый сон. Смесь всех моих воспоминаний.
Жаль мне «здешнюю маму». Хорошая была девчонка, это точно. Прожила совсем ничего… двадцать с небольшим лет. Меня не было с ней, когда она умирала. Меня после драки на балу увезли, и поселили в глухом поместье, где я общался только со слугами, и с теми, кого ко мне допускали. На целых восемь лет моим главным собеседником (если не считать других учителей), стал Учитель. Как его звали на самом деле, я не знал, и не знаю сейчас. Да его все так и звали — Учитель. Сухощавый, жилистый, невероятно сильный и ловкий — он был похож на многоборца на пенсии, который так и не бросил свои занятия спортом. Ни одной лишней жиринки, ни дня без занятий. Он бегал рядом со мной, делал все то, что делал я, только… лучше меня. Гораздо лучше. По крайней мере — до тех пор пока я не перешагнул рубеж четырнадцати лет.
Если нас поставить рядом, можно подумать, что мы родственники — оба сухие, жилистые, оба ничем не примечательные, даже взгляды, и то похожи. Учитель постарался за эти восемь лет сделать из меня то, что я сейчас из себя представляю. Сделать своей копией.