Бастард де Молеон

– Ни одного. Правда, два рыцаря, которые, похоже, проделали долгий путь, прибыли только что и настоятельно просят чести быть представленными вашему величеству; по их словам, они должны сообщить сведения первостепенной важности.

– И что вы решили?

– Я привел их сюда, и они ждут решения короля в зале дворца.

– Есть новости от его святейшества папы Урбана Пятого?

– Нет, сир.

– Есть ли известия от Дюгеклена, которого я к нему послал?

– Пока нет, но совсем скоро мы сможем принять его здесь, ведь десять дней назад он писал вашему величеству, что выезжает из Авиньона.[93]

Несколько минут король оставался задумчивым и почти озабоченным; потом, словно что-то решив для себя, сказал:

– Хорошо, доктор, давайте посмотрим почту.

И король, дрожа от волнения, как будто каждое письмо должно было принести ему весть о новом несчастье, устроился в увитой жимолостью беседке, куда сквозь листву пробивались мягкие лучи августовского солнца.

Тот, кого король называл доктором, раскрыл папку, которую держал под мышкой, и достал несколько больших писем. Он наугад вскрыл одно из них.

– Ну что? – спросил король.

– Послание из Нормандии, – ответил доктор. – Англичане сожгли один город и два селения.

– Несмотря на перемирие и договор в Бретиньи,[94] который обходится так дорого! – прошептал король.

– Что вы сделаете, сир?

– Я пошлю денег, – ответил король.

– Послание из Фореза.

– Читайте.

– Отряды наемников бесчинствуют на берегах Соны. Разграблено три города, скошены хлеба, разорены виноградники, угнан скот. Наемники продали сто женщин.

Король закрыл лицо руками.

– Но разве Жак де Бурбон[95] не в тех краях? – спросил он. – Он обещал избавить меня от этих бандитов!

– Подождите, – попросил доктор, вскрывая третье письмо. – Вот письмо, где говорится о нем. Он встретил наемные отрады в Бринье, дал бой, но…

– Но?! – повторил король, беря у него из рук письмо. – Что там еще случилось?

– Прочтите сами, сир.

– Разбит и погиб! – пробормотал король. – Принц из королевского дома Франции убит, прикончен этими бандитами. И наш святой отец молчит. А ведь от Авиньона до Парижа не так далеко.

– Что прикажете, сир? – спросил доктор.

– Ничего! Вы хотите, чтобы я приказывал в отсутствие Дюгеклена? А нет ли среди писем послания от моего брата, короля Венгрии?[96]

– Нет, сир, – робко ответил доктор, видя, как постепенно накапливается груз бед, обрушивающихся на несчастного короля.

– Что в Бретани?

– Война по-прежнему в разгаре, граф де Монфор[97] добился превосходства. Карл V воздел к небу не столько печальный, сколько мечтательный взгляд.

– Великий Боже! – прошептал он. – Неужели оставишь ты Францию? Мой отец был добрым королем, но слишком воинственным; я же, Господи, благоговейно принял испытания, что ты мне ниспослал; я всегда стремился сберечь кровь твоих созданий, считая тех, над кем ты меня поставил, людьми, за которых я должен держать ответ перед тобой, а не рабами, чью кровь я могу проливать по своей прихоти. И все-таки никто не отблагодарил меня за мою человечность, даже ты, Господи! Я хочу воздвигнуть преграду варварству, что отбрасывает мир в хаос. Намерение это благое, я уверен, но ведь никто не помогает мне, никто меня не понимает!

И король в задумчивости опустил на руку голову.

В эту секунду послышался громкий звон фанфар и до рассеянного слуха короля донеслись приветственные крики с улицы. Паж перестал дразнить сокола и вопрошающе посмотрел на доктора.

– Ступайте и посмотрите, что происходит, – сказал ему доктор. – Сир, вы слышите фанфары? – повернувшись к королю, спросил он.

– Государь, это мессир Бертран Дюгеклен, возвращающийся из Авиньона, входит в город, – сообщил прибежавший назад паж.

«Пусть приходит с миром, – подумал король, – хотя возвращается он с большей, чем мне хотелось бы, помпой».

И он живо поднялся, спеша навстречу Д юге клену; но не успел он дойти до конца аллеи, как под сводом листвы появилась большая колонна людей, хлынувших в садовые ворота; то были ликующие горожане, стражники и рыцари; они окружали крупноголового и широкоплечего человека среднего роста, у которого были кривые ноги из-за постоянной езды верхом.

Это был мессир Бертран Дюгеклен; лицо у него было простое, но доброе, глаза светились умом; он улыбался и приветствовал горожан, стражников и рыцарей, осыпавших его благословениями.

В этот момент на другом конце аллеи показался король; все склонились в поклоне, а Бертран Дюгеклен быстро сбежал по лестнице, спеша изъявить почтение государю.

«Они падают передо мной ниц, – шептал про себя Карл, – но улыбаются Дюгеклену, они уважают меня, но не любят. Он ведь олицетворяет ту ложную славу, которая неотразимо действует на их пошлые души, я для них олицетворяю мир, который для этих недальновидных людей означает позор и покорность. Эти люди принадлежат своему времени, а я – другому, и я скорее сведу их всех в могилу, чем стану навязывать им перемены, не соответствующие ни их вкусам, ни их привычкам. Однако, если Бог даст мне силы, я им не уступлю».