Бастард фон Нарбэ

И это преобразившееся существо, прислушавшись к ругани и воплям тех обитателей трюма, кто ужасе вращался между полом и потолком, взмыло вверх с естественностью и легкостью всплывающей к поверхности рыбы. Меньше чем за минуту, используя как опору то потолок, то стены, то каркасы верхних ярусов нар, слепая, гибкая тварь вернула на пол всех застрявших.

И Старостин и Джобс только молча следили за действом. Шрам ориентировался на голоса, и его нельзя было отвлекать, так что в течение минуты в трюме было тихо, как после отбоя. Звуки издавали только те, кто висел в воздухе.

Гравитацию включили минут через пять. Интерес, что ли, пропал, посмотреть, как люди с потолка повалятся? Это, конечно, вряд ли, но лха их поймет, здешний экипаж. Вроде, не звери, в бессмысленном садизме не замечены. А, с другой стороны, надзирателями в тюрьмы и на каторги, или вот, командой на такой корабль, кто идет? Нет, не садисты, не психи, но все равно… люди странные. Что им мешает предупреждать о невесомости? Вон, динамики, в каждой стене по три. 

– Зачем? – Шрам, скрестив ноги, сидел на своих нарах. Спина прямая. Голос холодный. Но уже не мертвый.

– Зачем предупреждать? – уточнил Яман. – Да, чтобы травм не было. У нас тут шестеро с переломами, видел же… – он прикусил язык.

– Не видел, – равнодушно откликнулся Шрам. – Гравитацию отключают во время боя. А динамики существуют для того, чтобы отдавать нам приказы в экстренных ситуациях, либо когда придет время высаживаться в пункте назначения. У экипажа нет причин беспокоиться о травмах среди заключенных. Мы – вещи, не требующие бережной транспортировки.

Яман несколько секунд боролся с желанием ударить его. Удержался.

– Во всем есть плюсы, – сказал он, – понимание того, что для всех остальных мы всего лишь вещи – это объединяющий фактор. А то, что мы всё потеряли, делает нас равными. Никто, попав сюда, не может сказать, что потерял больше чем сосед по нарам, потому что всё – это всё. Каждый начинает заново. С нуля. Не худшая стартовая позиция.

– Мне казалось, эти люди – твои рабы, а не ovis.

– Не – что? – Незнакомое слово «ovis». Яман понимал большинство распространенных в Империи диалектов, но невозможно было понимать все.

– Не те, кого ты опекаешь, – объяснил Шрам. – Зачем они тебе?

– У нас слишком много шансов погибнуть, чтобы пренебрегать теми, кто рядом, – Яман, пожалуй, впервые вслух заговорил об этом. О том, зачем он завоевал эту власть – сомнительное место владыки в преддвериях Эхес Ур. И с удивлением понял, что стадо и хунды были нужны ему не только как бойцы в предстоящей войне. Он оставлял за собой право использовать людей так, как ему нужно, но… он действительно опекал их. – Мы все равно умрем, это понятно. Но есть разница – как именно.

– Я не вижу, но мне и не нужны глаза, чтобы понимать: ты все здесь устроил жестоко и рационально. У каждого свое место, даже убогие и калеки приносят пользу и оправдывают затрачиваемые на них усилия. Все, кроме одного. От меня нет пользы. И ты не рассчитываешь на нее когда-либо в будущем.

– Да я вообще не понимаю, чего с тобой нянчусь, – недовольно сообщил Яман, – наверное, «ovis» защищаю. От тебя. – Он попробовал слово на язык и убедился, что никогда не доводилось ни говорить его, ни слышать. 

– Паства. Ovis означает «паства». Я тебя обманул. Тогда. Я ничего не смог бы с ними сделать.

– Выходит, я зря их спасал, – Яман усмехнулся. – Ты ничего не смог сделать с психом, который тебя изуродовал, ничего не смог бы сделать с десятком одержимых похотью парней, но что-то ты, все-таки, сделал.

– Заставил их подчиниться тебе. – В ровном голосе появилась тень удивления: – не знал, что ты заметил.

– Я не понял, что это, пока ты не пригрозил мне смертью. Это было слишком убедительно. Против логики, против здравого смысла, и все-таки, я поверил. Вот тогда и задумался.

– Они и так считают тебя хозяином, Яман. Мне почти не пришлось  прилагать усилий. Это и есть то, что тебе от меня нужно?

– Ну, раз уж шансов получить твое прекрасное тело у меня нет.

– Да оно тебе и не нужно, – Шрам оставался бесстрастным, как храмовая статуя. Хоть воскуряй перед ним ладан и сжигай ритуальные моны.

Заключенным на этом корабле не полагалось никакого утешения от церкви, в трюме не было даже плохонького алтаря, и на секунду идея помолиться этому идолу показалась не такой уж безумной. По крайней мере, не выходящей за средний по трюму показатель безумия. Тут все не в себе, кто-то больше, кто-то меньше.

– Вообще-то, нет, – сказал Яман. – Мне от тебя ничего не нужно. Рассуждая здраво, Шрам, если я поверю в то, что ты можешь… как-то воздействовать на разум, я немедленно должен буду тебя нейтрализовать. Например, отдать обратно овцам. Или искалечить до полной беспомощности. Или сделать еще что-нибудь, что позволит мне чувствовать себя в безопасности. Но я не верю. А в тот день, когда тебя сюда сбросили, это я просто плохо соображал спросонья. Так что видишь, ни убыра я от тебя не жду.

– Потеряно не всё.

Яман не понял. Вопросительно взглянул в безглазое лицо. До сих пор не привык, что имеет дело со слепцом.