Бастард Ивана Грозного 1

— И ты будь здрав, Александр Мокшевич. Много слышал про тебя в Москве будучи. Сам, как с месяц приехал. О тебе от государя грамоту получил и наказ выручать во всём. Алексей Фёдорович Адашев зело заботился о деле твоём. Не слышал, Казань взяли?

— Не взяли. Рядятся. На август штурм наметили. Рвут стены пока, да колодцы рушат. Без воды казанцы долго не продержатся.

— Трудненько Казань дастся, — покачал головой Тараканов.

Дьяку намедни стукнуло шестьдесят и выглядел он глубоким старцем. Седая борода, усы и брови переплелись на его лице, как у Деда Мороза. Дышал он трудно. Богато вышитая жемчугом рубаха сдавливала грузное тело. Испарина покрывала свободный от волос лоб.

Александр не стал комментировать банальное высказывание, а спросил:

— Менялы в Новгороде есть? А то у меня деньги закончились. Старые дедовы хочу обменять.

— Старые? — Удивился Тараканов. — Это какие.

Санька вынул из кармана несколько монет и показал на протянутой ладони.

— Это — львонские шиллинги. Чего их менять? В Норове почитай они и ходют. Это, — он ткнул пальцем в крупную, — османка. Тоже ходют. Это — Ягайловский грош. Всё берут. Что на вес, коли ломаные, али чудные, а что, так. Лишь бы серебро стоящее было. Но лучше — на вес к рублю. Что купить хочешь? Припасы доставим по казённой цене, токма обождать придётся.

Глаза Тараканова блеснули из-под бровей. Испарины прибавилось.

— А ежели не ждать?

— Дороже, но хотя и завтра. Рыба, мясо. Муки самим мало. Сухарями возьмёшь?

— Сухари, небось, годишные, плесневелые? А муки обоз посылал я вперёд…

— В казну забрали тот обоз. Оголодал народец. Едва не взбунтовались. Дьяка наказали за то. Не обессудь, не углядел, звиняй.

— «Вот проныра дьяк», — подумал Санька.

— Да, ладно… Отпишу государю, о том, обожду обоз с новым хлебом. Пока здесь поживём на харчах казённых. У меня полторы сотни всего, воев-то. Они, правда, по походному разряду питаются, да бабы, к тому ж. Молоком государь отписал их поить. На то и это грамоты с печатями и рукой государевой имеются. Ни што, поживём до лета. Заодно ты мне дела княжецкие покажешь, книги пенные (налоговые), разрядные и землеотводные. Может, что неладное угляжу, подскажу как поправить.

По мере Санькиной речи дьяк потел всё больше, но испуга не показывал.

— «Крепкий мужик!», — решил Александр.

— Что мы всё о делах? Уж полдень, а мы не бражничали! — Встал со стула Тараканов. — Ступай за мной.

Они спустились по узкой каменной лестнице на три пролёта и попали в большой зал с маленькими оконцами под высоким потолком. В зале стояла прохлада подземелья и накрытый обеденный стол, освещённый вертикальными косыми лучами полуденного солнца.

— Тут отобедаем. Сейчас сыны спустятся. Они хоть и постарше тебя, но вы подружитесь. А тебе сколь годков?

— Пятнадцать.

— Велика честь государева тебе, боярыч, досталась. Не по годам, по разуму, да по делам. Наслышан я и про дела твои в Коломенском. Добрая молва идёт. А коль дорогу на Ивангород подчинишь, да город в устье Норовы поставишь, всем угодишь.

— Кроме псковитян, — ввернул Санька.

Дьяк дрогнул в беззвучном смехе животом.

— То, да… Но Новгородцы все в ноги поклонятся. Знаешь, что это было?

Тараканов обвёл зал руками.

— Винный погреб. А как с Ганзой рассорились, умирает торговлишка в Новогороде. Прорубил окна и от жары спасаюсь.

— Всё вино извёл? — Удивился Санька, поглядывая на прикрытые створки огромных двойных дверей.

— Осталось чуть-чуть, — усмехнулся дьяк. — Ты правильно смотришь! Там закрома! Да Московиты больше квас, мёд, да пиво. К крепком винам и пивам, особенно англицким, не привыкши.

— Англицкое пиво? Не слыхал.

— Сам пьёшь ли?

— Пью, но не крепкое. Сам пиво варю, ячмень, хмель выращиваю.

— К пиву немцы придирчивы. Наше не всякое пьют. Один у нас для них пиво варит. Но мало немцев стало.

По той же лесенке вышли в зал трое дюжих боярских детей лет по сорока и пятеро по молодше, видимо внуков. Прислуга вкатила через маленькие двери бочонки, поставили на треноги и повкручивали в днища краны. Санька оценил. В Москве вышибли бы дно и делов. Культура…

Санька вынул из сумки подарок завёрнутый в чистую холстину, и передал Тараканову.

— Прими малый дар, Василь Никитич.

— Что это?

— Кружка. Удобная вещь. Особенно для вина. Чтобы не выветривалось. Нашего кузнецкого двора работа.

Дьяк вещь оценил, зацокав языком и подозвав прислугу сунул в руки:

— Налей и гостю, и сынам. Шустрее давайте. Донер ветер.

Со стола поснимали скатерти, прикрывавшие снедь, и трапеза началась.

Рейнские вина были неплохи, а англицкм вином оказалось креплёное пиво, судя по всему, вымороженное. Гадость несусветная. Александр Викторович даже допивать его не стал, как Таракановы не уговаривали. Младшему из семейства едва стукнуло шестнадцать и его подсадили ближе к Саньке, но пил он на ровне с родичами. Санька отбрыкивался-отбрыкивался, но всё же намешал разных напитков и надрался.

Вырубившись, Александр Викторович моментально уснул за столом, а разум его переключился на восприятие «тонкого мир».