Бастард Ивана Грозного 2

Александр почесал лысую голову. А ведь точно, подумал он. Это же не бабы, а нежить болотная. По хозяйству они ещё туда-сюда… Ха-ха! Туда-сюда, это у них легко! А сеть кабаков организовать… Это вам не туда-сюда… Ха-ха-ха! Санька развеселился, а отсмеявшись, подумал, что на сей «бизнес» надо бы поставить кого из разворотливых мужиков. Только кого? Нет у него друзей и знакомых в этом мире. Надо идти в народ, подумал он, и искать там.

Однако перво-наперво Санька «сходил» к себе старый домой в Коломенском. Перемещаться из тонкого состояния, но не из перевёрнутого мира, было ещё легче. Не было ни вспышки, ни шума, ни пыли. Он понял, что в те разы он тратил очень большое количество энергии. Сейчас, даже с мешком за плечами и двумя саблями в руках, он словно шагнул из одной комнаты в другую через дверь. Вещи он взял для проверки своих возможностей.

Выложив «царские шмутки», он уложил в парусиновый рюкзак свои старые, плотницкие парусиновые штаны, прошитые двойным швом и с карманами на медных клёпках, льняную рубаху, исподнее бельё и рабочую куртку. Вещи, сложенные Лёксой аккуратно в сундук с плотно пригнанной крышкой, перед укладкой, вероятно, были хорошо высушены, а сундук хорошенько протёрт уксусом от плесени, так как его запах ещё чувствовался. Все вещи были словно из-под утюга. Без малейшего запаха тления.

Все вещи соответствовали среднему достатку, кроме сапог. Санька обычные сапоги не носил, а носил, как их стали называть тут, — «правильные», то есть каждый выправленный на свою ногу. И в Кремле уже в прямых не ходили. Ходили только в правильных.

«Ну да ладно», — подумал Санька, — «Сойду за правильного плотника».

Долго в своём старом доме он задерживаться не стал, а снова вскинул лямки рюкзака на плечи и, вернувшись в царскую опочивальню, лёг спать. Завтра ему предстоял нелёгкий день.

Назавтра после заутрени царь объявил, что желает попоститься и душой, и телом, для чего заключает себя в келье Кремлёвского подворья Троице-Сергиевского монастыря. Подворье примыкало к двору Великого Князя и имело ворота, запираемые с обеих сторон.

Александр вместо себя оставил Адашева и прошёл в келью сразу после неожиданного объявления, попросил принести ему сухари и воду, и, заказав тревожить его семь дней, заперся изнутри.

Тут же, не теряя ни минуты, Санька переместился в свою кремлёвскую опочивальню, переоделся в плотницкий наряд, положил в карманы совсем немного денег, надел за спину рюкзак на двух лямках с вещами, инструментом и провизией, и перейдя в режим «поиска сверху», стал искать безопасную точку высадки. Дорога в Москву из Коломенского, как впрочем и все окрестные дороги, была запружена повозками и ходоками аж до самого брода.

«И куда они все едут?!» — возмутился Санька, ища просвет хотя бы метров в пятьдесят. — «Жаль нет Петра Алтуфьева, так бы вместе с ним на телеге в Москву въехал».

Пришлось проявляться аж у Новоспасского монастыря. Он влился в толпу выходящих из ворот обители путников, нашедших в ней ночной кров, и побрёл по дороге неспешным шагом. Дорога была ему знакома. Она, почти прямая, но изобилующая большими и малыми мостками через ручьи и овражки, доходила до Варварских ворот Китай-города.

А в метрах ста от стен перед воротами справа и слева раскинулась плотницкая слобода и склады с произведёнными плотниками изделиями. В основном, это были заготовки для хором и теремов.

Послушался царь Иван Васильевич Александра и перенёс-таки пожароопасное производство за стены города. Да и как не послушаться, когда вскрытый в 1547 году заговор Захарьиных и Шуйских по свержению Глинских, показал, что поджечь Москву, как два пальца об асфальт.

Тогда пожар пресекли, а заодно и сохранили пороховые запасы, хранящиеся в кремлёвских стенах. К 1547 году пороха в Москве накопилось изрядное количество. И этот порох сильно пригодился при взятии Казани. Его использовали не для выстрелов, а для подрыва стен и настолько не жалели, что казанцы сдались после первых трёх взрывов. Для первого под Арские ворота заложили одиннадцать бочек, а для третьего, самого мощного, потребовалось сорок восемь бочек. Всего потребовалось только для подрыва стен около пяти тонн пороха.

Дорога хоть и не была слишком длинной, но думалось под размеренный шаг легко. Саньке давно так не думалось.

Стоя в очереди на вход в ворота, Санька вспомнил, как те Кремлёвские пороховницы показывал ему Иван и рассказывал, что ямчужное дело[19] заложил ещё его дед Иван, и именно с того времени стали повсеместно строится селитряницы — большие амбары с буртами отходов, перемешанных с мусором ветками и известью, и присыпанных землёй, регулярно поливаемых мочой.

Подать селитрой в Русском государстве собиралась со всех, даже с попов. Проходя Варварские ворота, Санька с гордостью вспоминал о былом, и о том, что его появление здесь восемь лет назад, всё-таки сохранило и человеческие жизни, и значительные ресурсы. А вот будет ли полезным его существование в этом мире в качестве правителя, — это ещё тот вопрос!