— Его уже нет в живых. Умер пару лет назад. Это был жестокий тип. Несколько месяцев, пока он жил здесь, обращался с нами будто с игрушками на детской площадке. Его излюбленной забавой было заставить кого-нибудь из парней накуриться до одури, а потом запугать его рассказом о том, как однажды он, Джереми, одним ударом убил человека. Таких баек у него была тьма. После этого он подкатывал к подруге парня. Мы не возражали, думали: «Если она хочет сойтись с Джереми, пусть, может, заставит его образумиться». Но только Рейч осталась с ним надолго.
— Он отбил ее у вас? — спросил я. Сумерки сгущались. На мгновение мой взгляд остановился на ярко освещенном кухонном окне. Женщина средних лет с такими же седыми, как у Крофта, волосами резала на столе помидоры, а две девочки за ее спиной сидели перед телевизором — светловолосые и сияющие, точно сестры Солвер. На телеэкране темнело не то подземелье, не то подводное царство. Меня они не могли видеть. Я почувствовал себя грязным чудовищем, подсматривающим за людьми, и отвернулся.
— В тот период мы уже мало с ней общались. Рейч и сама доставляла нам массу проблем. Многие страшно злились на меня за то, что я привез ее сюда. Рейч была пропитана нью-йоркским сарказмом, который местных просто бесил. — Крофт засмеялся. — Она здесь всем не давала покою. В том числе и мне. Ее не устраивала эта жизнь. Иначе ей не захотелось бы уехать с Джереми. Мне кажется, Рейч сожалела, что оставила Нью-Йорк.
— Она когда-нибудь вспоминала… об Аврааме?
— Ей было очень стыдно. — Тем же самым Крофт объяснил нежелание Рейчел писать мне открытки. Наверное, это была правда. Я решил, что больше не буду его ни о чем спрашивать.
Крофт продолжал:
— Особенно мне запомнился один день. Я попытался уговорить ее пойти со мной за грибами. Она подобные занятия ненавидела, находила это слишком глупым. Джереми в тот момент уже появился у нас. Я просто хотел достучаться до нее, понимаешь? Наладить с ней контакт. Мне казалось, ей это нужно. Каждый раз, когда я звал ее на улицу, она отвечала что-нибудь вроде: «Интересно, что сейчас показывают в „Талье“. „Тысячу клоунов“ или „Тридцать девять ступеней“?» Давала мне понять, что скучает по прошлой жизни. Но в тот день, не знаю почему, она согласилась пойти со мной за грибами. Перед этим три дня лил дождь, и мы решили поискать свежие сморчки. — Крофт обвел жестом лес вокруг, и я понял, что все, о чем он говорит, происходило здесь. На этом самом месте. — Естественно, Рейч не собирала грибы. Беспрестанно курила. Водить машину она не умела и все время просила меня отвезти ее в город за сигаретами. Но речь не об этом. Так вот, шагая со мной по лесу и дымя, как паровоз, Рейч опять завела разговор о «Талье» и сказала: «Может, там сейчас идет „Одолеть дьявола“?» Я спросил: «И что в этом „Одолеть дьявола“ хорошего?» Рейч стала пересказывать мне содержание этого чертова фильма — не умолкала целый час. Она имитировала голос Питера Лорра и всех остальных, представляешь? Помнила весь фильм чуть ли не наизусть.
Я не включал музыку, пока не выехал за пределы Индианы.
Сначала мы с Крофтом вернулись к машинам, и он показал мне свой дом — здание на самой окраине «Фермы арбузного сахара». Дорога, по которой мы ехали, тянулась вдоль поля акров в двенадцать и вливалась в трассу, ведущую в сторону Кентукки. Когда ветер дул справа, до нас издалека доносилось тарахтенье грузовиков. Крофт между прочим упомянул о том, что у общины сейчас проблемы. Власти штата задумали проложить через ее владения шоссе, собираясь угрохать на это четыре миллиарда долларов. По словам Крофта, путь до города от Чикаго благодаря этой новой дороге мог сократиться всего минут на десять. Мы задумались об этом, прислушиваясь к отдаленному шуму тягачей с прицепами. Потом Крофт провел меня в дом, зажег на кухне свет, накормил спагетти и предложил переночевать у него, в комнате для гостей. Я отказался, желая поскорее отправиться в путь. Крофт разрешил воспользоваться его телефоном, и я чуть было не принял его предложение, но передумал, решив позвонить Эбби, когда буду подъезжать к дому и когда пойму, что должен ей сказать.
У двери Крофт неловко меня обнял, и я его тоже, столь же неуклюже. Я ничего не отвергал и ничего не принимал. Племянник Изабеллы Вендль не мог стать мне матерью, которой у меня никогда не было — ни он, ни его дряхлая пишущая машинка. Не мог он заменить мне и отца, заботы которого я тоже почти не ощущал. Авраама и Рейчел я считал родителями, а Бурум-Хилл домом — но в действительности ничего этого у меня не было. Все вокруг, как бы оно ни называлось, — само по себе, и ни до кого ему нет дела.
Направляясь назад в Блумингтон, я несколько раз сбивался с пути, но не стал ни у кого уточнять дорогу. Я не торопился.