Басурманин. Дикая степь

– Всему свой черед! Настанут времена, сам все поймешь. Созрели колосья в диких степях. Тугие, спелые налились. Ни лепешек, ни хлебов из того зерна не испечь, кваса пенного не сварить, коням не скормить. Доверху заполнены амбары семенем коварства да злобы. Чтобы уцелеть в битве кровавой, неравной, тебе самому отведать зерна того придется. Да запастись им про запас. Стена – это хорошо. Да только одной её мало. Отмерь от стены степь такую, чтобы твоим лихим табунам ходить вольно хватило. Лес, промеж тобой и дикой степью, тот, что у реки, возьми. Еще одна стена понадобится. Вдвое выше, чем та, что уже стоит. И ворота ее должны смотреть на закатное светило.

– Дуришь, старик? – зашипел гость. – Кочевой народ не привык за стенами прятаться.

– Коли твоя правда, земля успеет три раза белым саваном накрыться. И сложишь ты голову свою буйную, и некому будет курган над тобой сложить. Не останется ни стара, ни мала из народа вольного, степного. Плоть твою растерзают каарганы³, пока землю будут иссушать солнце, поливать дожди, и лютая стужа не скует ее вновь, укрыв побоище белым покровом.

– Совсем из ума выжил, старый? – еще тише зашипел гость, вставая и вытаскивая из-за пояса кинжал. – Погибель мне прочишь?

– Сядь! – грубо оборвал его Хамзир, повысив голос. – Ты еще не всё услыхал, зачем тебя Явуз-хан посла.

– Как ты посмел мне слово поперек сказать, старик? – выхватывая из–за пояса кинжал, гость налетел на хозяина и повалил его на лавку. – Пугать меня удумал? Забыл, кто пред тобой?

– Умолкни, сказываю тебе!

И откуда только сила взялась у старика? Оттолкнув от себя пришлого, выпрямился, словно был молод годами. Став на голову выше, он пошел на разъяренного гостя без страха.

– Ты здесь власти не имеешь! – заговорил он глухим голосом, пробиравшим насквозь. – Кто бы ни пришел сюда, всяк ниже меня стоит. А кто иначе думать станет, враз голову сложит, как ступит за порог.

Гость поёжился, тряхнул головой, убрал кинжал и, сцепив зубы, прошипел:

– Как пожелаешь, почтенный Хамзир.

– То-то же! – проворчал старик, и тут же сгорбился и согнулся, как и был прежде. – Молод ты еще. Того не знаешь, что народ твой долгие годы жил за стенами. За сизыми холмами, в чёрных лесах у гнилого озера становище стоит. Никто там не живет. Гиблое место. Травы не растут, птицы не поют, люди не ходят. И только когда землю укутывает белый саван, туда возвращается зверье.

Налив остывшего варева в чашу, подал гостю.

– Пей. Силы тебе понадобятся. Дорога долгая, а поспешать надо.

Гость одним глотком проглотил варево.

– Ты сказывал, мне еще должно знать?

Старик сел напротив гостя.

– Ступай в амбар, запрягай двух коней. Гайлис покажет каких. С собой мальчишку возьмешь. Негоже ему за печкой сидеть. Глаз его вострый, ум изворотливый, сила в руках не дюжая. Да сноровки маловато.

– А второй конь для кого? Ты с нами отправишься?

– Не я. Второй конь для того, за кем тебя Явуз-хан прислал. Поспешай. Пока светило к закату не пошло, вам надобно реку перейти. Гайлис! – крикнул старик в темноту.

Дверь распахнулась и, низко склоняясь, в избушку вошел молодой кыпчак.

– Отведи своего господина в амбар, лошадей покажи. А я пока в дорогу вам припасов соберу.

Лишь только за гостем закрылась дверь, из–за печки вышла женщина.

– Твой срок пришел, Магрура! – не глядя на нее, старик складывал в тряпицу хлеб и мясо. – Настал черед тебе покинуть меня. Когда понадоблюсь – гонца пришли. Помогу.

По узкому берегу реки, окутанные ярким светом и радужными брызгами воды, всадники удалялись прочь от черного валуна. У кромки леса стоял старик и с грустью вздыхал им в след.

– Эхе-хе… На погибель свою путь держишь. Вон она, голодной волчицей следом по кустам крадется. На восход тебе пути нет. На закат пойдешь – себя потеряешь, в Великую степь отправишься – буйную головушку сложишь. К гнилому озеру воротишься – голодной погибель твоя будет.

Глава 1

Скрипнув, тяжелая дверь в княжеские хоромы распахнулась.

– Княже, позволь предстать пред очи твоя!

Дородный мужчина с седеющей бородой по грудь, в легкой расшитой богатой тесьмой шубе пурпурного цвета и такой же шапочке с парчовым околышем, кряхтя, протиснулся в покои. Его было столь много, что казалось, будто он заполнил собой все пространство не только светлицы, но и всего терема.

– Зоремир грамоту прислал, – прикрывая дверь, шепотом произнес он.

Сидевший в кресле у стены Рязанский князь Мстислав Игоревич поднял на вошедшего боярина опечаленный взор и махнул рукой, дозволяя приблизиться.

– Дай–ка взглянуть, Яр Велигорович, – с грустью в голосе произнес князь. – Сказываешь, Зоремир нас милостью своей одарил? Ох, чую не ладное, худое! Не часто он нас жалует. Авось чего путного присоветует.

Тяжело дыша, думный боярин Яр Велигорович Магута приблизился к княжескому возвышению и подал свиток.

– Так за то его и почитают, князь-батюшка. Слово его верное. Чего скажет – то и случится.

Князь Мстислав развернул грамоту, пробежал глазами по написанному и подал свиток боярину.

– Взгляни. Как и сказывал – худое.

– Ужель молвит, лиха нам ждать?