Басурманин. Крылья каарганов

– Брат мой! Что ты наделал? – качая головой, ужаснулась Суюма, и без сил опустилась на подушки. – Убил родного брата! Не врага, не предателя… Когда жила в Хорезме, я просила тебе сторониться интриг. Ты обещал. Говорил, что не обагришь руки кровью рода. Уверял – твоё обещание крепче камня. «Я никогда не отступлюсь от сказанного!» И ты не сдержал слово… Об этих наёмниках во многих землях ходит дурная слава.

– Я сдержал слово, – бросил на Суюму гневный взгляд Джамбулат. – Кровь брата не коснулась моих рук.

– Потому ты и выбрал их? Сам не захотел пачкать руки в крови, чтобы тебя не упрекнули в том, что слово не держишь, да? Но, подослав этих шакалов, ты всё же замарался. Знаешь, чем тебе грозит их возвращение?

Джамбулат сделал вид, что не услышал вопрос, не желая обсуждать свои поступки с сестрой.

– Как она? – кивнул он в сторону запертой на засов двери.

Суюма вздохнула.

– То кобылицей мечется, то волосы на себе рвёт, а то сидит, будто каменная. От пищи отказывается. Что с нею делать? Не знаю!

Джамбулат покосился на дверь, приблизился к сестре, навис над ней, словно гора и, сжав её плечи, зашептал, опасаясь, что пленница раньше времени узнает о его планах.

– Что хочешь с ней делай, Суюма. Она нужна мне живой. Маджид, и тут явно не обошлось без его новых советников, велел принести голову её сына. Пригрозил – не исполню воли правителя – своей лишусь. Так что если не хочешь оказаться пищей стервятникам, образумь её. Она должна сделать так, чтобы Дамир стал послушным рабом в моих руках. Или никому из нас не уцелеть. Ты поняла меня?

Суюма в ужасе, смотрела на брата. А Джамбулат, отшвырнув сестру на подушки, взял светильник, кувшин с кумысом и направился к запертой двери.

С трудом разлепив глаза, Мара не сразу поняла, где находится. Тяжёлый сон, сползая грубым овечьим покрывалом, медленно покидал, растворяясь в тусклом свете крошечного мутного окошка, под которым у невысокого столика небрежно валялись подушки. От подстилки, на которой она лежала, пахло свежей соломой. Из-под створчатых дверей в стене напротив просачивался дрожащий тёмными бликами свет. Возле очага в передней комнате ходили. По тихим глухим голосам было не разобрать, кто.

Мара пошевелила затёкшими руками – верёвки на них уже не было. Собрав остаток сил, она села и огляделась. За спиной всё так же стоял массивный деревянный столб, вросший в пол и подпиравший собой тяжёлые балки потолка. На подстилке свободно лежала длинная крепкая верёвка, привязанная к столбу у самой земли. Осмотрев себя и убедившись, что ноги свободны от пут, она встала. Слабость навалилась на плечи, в голове зашумело. Кто бы поведал, как долго пролежала она здесь во власти дурного сна?

Голоса в передней комнате смолкли. Мара прислушалась и, решив подойти к двери, сделала шаг. Голова закружилась. Во рту пересохло. Она покачнулась и чтобы не упасть, ухватилась руками за столб как раз в тот миг, когда снаружи раздался стук засовов. Противно заскрежетав, тяжёлые двери раскрылись.

На пороге появился могучий воин, облачённый в дорогие одежды. В тусклом свете очага, усыпанная каменьями сабля, висевшая на боку, отбрасывала вглубь комнаты кровавые блики. В руках он сжимал кувшин и светильник.

Наклонившись и протиснувшись сквозь двери, воин невольно озарил лицо.

Увидев Джамбулата, Мара застыла как камень. Опомнившись, она в страхе попятилась, а упёршись спиной в стену, вскинула голову, гордо взглянув в глаза давнему врагу.

– Помнишь меня! – довольно ухмыльнувшись, Джамбулат, поставил кувшин на столик и, повесив светильник на стену, прикрыл двери.

– И хотела забыть – так ты не даёшь, – пытаясь собраться с мыслями и успокоиться, дрогнувшим голосом ответила Мара.

Быстрыми шагами, преодолев комнату, военачальник Хорезма подошёл вплотную, резко поднял руку и, едва коснувшись растрёпанных волос, слегка сдавил шею. Наклонившись к лицу, замер и, с трудом пересилив себя, чтобы не коснуться её губ, тихо сказал:

– Моя Магрура! Как и прежде, хороша! Знаешь, зачем ты здесь?

– Не на праздник позвал. На пиры во дворец шаха по своей воле приходят. Только в такие стены привозят в мешке через седло.

– Не бранись, моя красавица! Ветер столько песка разнёс по степям, а я… – Джамбулат запнулся, словно ему не хватало воздуха. – Я всё не в силах позабыть юную красавицу, что встретил на состязании лучников. Твоя стрела крепко засела в груди, причиняя боль, не давая вздохнуть.

Он разжал пальцы и протянул руку к щеке, желая дотронуться до лица. Но Мара, стиснув зубы от нахлынувшей боли воспоминаний, отвернулась. Сколько раз она жалела о том, что упросила отца взять её тогда с собой в Хорезм!..

Джамбулат ухватил Мару за подбородок, и с силой повернул к себе. Она скривилась.

– Не смей отворачиваться от меня, Магрура! – твёрдо, но всё так же тихо, произнёс он.

В его голосе не было угрозы, лишь тоска – горькая тоска о минувших днях.