Барлес поморщился, даже не пытаясь изобразить сочувствие. Он видел слишком много горящих мусульманских домов, слишком много крестьян-мусульман с перерезанным горлом на кукурузных полях, слишком много забившихся в угол мусульманских женщин с глазами раненого животного. Он также видел девушку в праздничном платье, мертвую, в багажнике «фольксваген-гольфа»; ее голые ноги свисали наружу над бампером. И десятилетнюю девочку, убитую выстрелом в голову, посреди лужи крови в гостиной своего дома – Барлеса поразило, сколько крови может быть в тельце такого маленького ребенка. У всех – а иногда Барлесу казалось, что даже у него самого – было слишком много счетов, которые следовало предъявить этой войне, где женщины были печальными, а мужчины – такими озлобленными.
Он почти никогда не пытался найти этому объяснение. Барлес был репортером, а в рабочее время Бог существует только для работников редакции. Аналитику он оставлял своим коллегам при галстуках из отдела новостей, или же экспертам, которые, стоя перед разрисованными цветными картами мира, объясняли геостратегические факторы, влияющие на события в мире, или министрам, всегда под завязку загруженным работой в Брюсселе, которые выступали в трехчасовых новостях с улыбкой и всегда говорили о себе во множественном лице: «Мы имеем, мы собираемся, мы не потерпим». Для Барлеса все в мире сводилось к более простым вещам: вот она – бомба, вот – убитый, а вот – самый что ни на есть сукин сын. В действительности это было всегда одно и то же варварство: начиная с Троянских войн и заканчивая Мостаром или Сараево, всегда одна и та же война. Однажды он выступал на конференции в Саламанке перед студентами факультета журналистики. Учащиеся слушали и конспектировали с широко раскрытыми глазами, пока Барлес рассказывал им о ценах на услуги проституток в Маниле, о том, как завести угнанную машину без ключа, как дать на лапу иракскому полицейскому, и тем временем руководители кафедры – а это был папский университет[231]
– беспокойно переглядывались, терзаясь в сомнениях, правильно ли они выбрали докладчика.– Это одна и та же война, – говорил он студентам. – Во время Троянской войны я был еще слишком молод, но за последние двадцать лет мне довелось увидеть немало. Не знаю, что вам рассказывали до меня, но я там был и клянусь вам, что на любой войне происходит одно и то же: где-то несчастные, полумертвые от страха люди в военной форме разных формирований стреляют друг в друга, сидя в окопах, перемазанные глиной, а какой-нибудь урод в уютном кабинете с кондиционером, покуривая сигару, далеко от линии фронта занимается разработкой дизайна знамен, созданием национальных гимнов и установкой памятников неизвестному солдату, зарабатывая таким образом на всей этой крови и дерьме. Война – это бизнес лавочников и генералов, дети мои. А остальное – вранье.