Батальон четверых [авторский сборник, издание 2-е]

И тогда кто-то негромко сказал:

— Это, верно, тот… Федя с наганом…

В Третьем полку он появился перед самой контратакой, и спутники запомнили его именно по этому нагану, вызвавшему в машине множество шуток. Прямо с грузовика он бросился в бой, догоняя моряков Третьего полка. В первые минуты его видели впереди: размахивая своим наганом, он что- то кричал, оборачиваясь, и молодое его лицо горело Яростным восторгом атаки. Кто-то заметил потом, что в руках его появилась немецкая винтовка и что, наклонив её штык вперёд, он ринулся один, в рост, к пулемётному гнезду.

Теперь, найдя его здесь, возле отбитого им пулемёта, среди десятка убитых фашистов, краснофлотцы поняли, что сделал в бою безвестный черноморский моряк, который так и вошёл в историю обороны Севастополя под именем «Феди с наганом».

Фамилии его не узнали: документы были неразличимо залиты кровью, лицо изуродовано выстрелом в упор. О нём знали одно: он был моряком. Это рассказали сине-белые полоски тельняшки, под которыми кипела смелая и гневная морская душа, пока ярость и отвага не выплеснули её из крепкого тела.

1942 г.

И миномет бил…

В разведке под Севастополем три краснофлотца вышли на миномётную немецкую батарею. Они бросили в окоп несколько гранат и перестреляли разбегающихся фашистов. Батарея замолкла.

Казалось, можно было бы возвращаться — не каждый день бывает такая удача. Но миномёт был цел, и рядом лежало несколько ящиков мин.

— А что, хлопцы, — раздумчиво сказал Абращук, — мабуть, трошки покидаемся по немцу?

Он взялся наводить, Колесник — подносить ящики с минами, а третий разведчик, армянин Хастян, встал к миномёту заряжающим.

Немецкие мины полетели в немецкие траншеи, и всё пошло хорошо. Наконец фашисты догадались, что по ним бьёт их же собственный миномёт. На троих моряков посыпались снаряды и мины.

Казалось бы, пора было подорвать миномёт и оставить окоп. Но моряки заметили, что их батальон, воспользовавшись неожиданной поддержкой миномёта, поднялся в атаку. Тогда они решили бить по немецким траншеям, пока хватит немецких мин.

И миномёт бил по фашистам. Всё ближе и всё чаще рвались рядом с моряками немецкие снаряды. Разрывы стали обсыпать краснофлотцев землёй, осколки — визжать над ухом. Колесник упал: его ранило в ноги. Перевязавшись, он ползком продолжал подтаскивать к Хастяну ящики с минами.

И миномёт бил по фашистам, бил яростно и непрерывно. Снова в самом окопе грохнул немецкий снаряд. Хастяну оторвало кисть руки. Моряки перетянули ему руку бинтом, остановили кровь. Он встал шатаясь, протянул здоровую руку за очередной миной, которую подал ему с земли подползший Колесник, и опустил её в ствол.

И миномёт бил по фашистам.

Он бил до тех пор, пока до окопа не добежали краснофлотцы, ринувшиеся в атаку.

Даже видавшие виды севастопольские бойцы ахнули при виде трёх окровавленных моряков, методически и настойчиво посылавших немцам мину за миной: один — безногий, другой — безрукий, третий — неразличимо перемазанный кровью и землёй.

Раненых тотчас понесли в тыл, а Абращук сказал:

— Эх, расстроили нашу компанию!.. Ну, становись к миномёту желающие, тут ещё полный ящик. Бей по левой траншее, а я вперёд пойду!

Он подобрал немецкий автомат и бросился вслед за атакующими моряками.

1942 г.

Воспитание чувства

Мытьё посуды, как известно, — дело грязное и надоедливое. Но в тесном командирском буфете миноносца, о котором идёт речь, для этой цели существовал некий сложный агрегат, в корне менявший дело.

Агрегат этот занимал собой весь правый угол буфета, где сверкал медью паровой самовар — небольшой, но бойкий, вечно фыркающий, обжигающий. Цинковый его поддон был загромождён проволочными стеллажами для тарелок, гнёздами для стаканов, особой подвесной сеткой для ножей и вилок. Сложная система медных трубок соединялась резиновым шлангом с краном самовара. Струи кипятка сильно и равномерно били на стеллажи, смывая с посуды застывший жир, липкие следы компота и консервированного молока (которое почему-то любил комиссар миноносца). Сам же хозяин буфета, командирский вестовой Андрей Кротких, презрительно предоставив воде грязную работу, уходил в крошечную каюту, гордо именовавшуюся «командирским салоном». И пока, в знак окончания обеда командира и комиссара, он менял там белую скатерть на цветную, автомат исправно делал своё дело.

Вернувшись, Кротких намыливал узкую щётку и с тем же презрительным выражением лица протирал ею в стеллажах Тарелки, потом, смыв шлангом мыльную пену, закрывал воду и пар. В жарком воздухе тесного буфета посуда обсыхала сама собой, и через час сухие диски тарелок сверкали уже в гнёздах, оберегающих их от последствий качки. И только воинственная сталь ножей и вилок требовала полотенца: во избежание ржавчины.