Батя, Батюшко и Бэмби

— Ухажер, — мрачно прокомментировал Геннадий Игоревич.

Оля еле скрыла улыбку — ничего не могла с собой поделать: настолько это забавно выглядело. Отец, привыкший за последние дни к безраздельному вниманию со стороны Изольды, стал ревновать ее к новому объекту интереса.

А из коридора доносилось:

— Конечно, Славочка, конечно. В семь, как договаривались, буду ждать.

— Ты слышала? Будет ждать, это в ее-то возрасте.

— Любви все возрасты покорны, — Оля наклонилась, чтобы поцеловать сидевшего за столом отца в щеку, — а мне пора. С учетом личной жизни нашей актрисы, футбол на тебе.

— Не беспокойся, дочка.

— И знаешь, — Оля, поддавшись хулиганскому настроению, тихо сказала на ухо отцу, — пора переходить из стадии «ухаживания за больным» в стадию «ухаживать за актрисами красиво и с шиком».

Геннадий Игоревич ответить ничего не успел, потому что в кухню вошла Изольда Васильевна, а дочь уже от дверей прокричала:

— Я ушла!

За полдня звонков и правда накопилось много. До самого вечера Оля решала текущие вопросы, разбирала деловую корреспонденцию, перезванивала на неотвеченные вызовы. Но задерживаться в офисе не стала и все недоделанное отложила на завтра.

Как там двое ее мужчин справились со спортивной секцией? Пять станций на метро по московским меркам — не расстояние, но это же целая процедура: не забыть взять форму, щитки, бутсы, полотенце и сменную майку, купить по дороге бутылочку воды, переодеться в раздевалке.

В общем, Оля слегка волновалась и была уже дома к тому моменту, когда футболист и его болельщик открыли входную дверь.

Зря волновалась. Оба находились в приподнятом настроении.

— Гол! — закричал сын прямо с порога. — Я забил гол!

Это явно тянуло на событие дня. В общем, тренировка удалась. — А ведь и мы в детстве во дворе в футбол гоняли, — сказал Геннадий Игоревич, когда уже все сидели за столом и ужинали. В голосе его явно слышались ностальгические нотки. — Знаешь, Никитка, вот выберем время и поедем с тобой в «Лужники» — там есть Аллея славы. Покажу тебе наших прославленных футболистов, а то все Месси да Роналду. А про Льва Яшина даже и не слышал, поди.

* * *

— Приветствую вас, человек самой гуманной в мире профессии.

— Привет, Боренька.

— Эх… — вздохнули на том конце трубке. — Только ты меня, Батя, Боренькой называешь.

— Ну у меня же самая гуманная в мире профессия.

— Верно, — еще раз вздохнул собеседник Дениса, младший из братьев Черепановых. — На субботу все в силе?

— Боренька, у тебя ранний склероз. Я же предупреждал еще месяц назад — юбилей у Валентина Денисовича, не до волейбола мне.

— А как же наш матч-реванш?

— Уж как-нибудь без меня. Федора Вадимовича поставьте на мое место, у него подача хорошая.

— Влюбился наш Феденька, — фыркнул Борис. — Любовь у него настала, весь в чувствах, ажитации и рассеянности.

— Имеет право, — рассмеялся Дэн. — Сдал анатомию — можешь влюбиться. Вы только после патана[11] за ним следите.

— А это не моя печаль, пусть Вадька за сыном следит, — ответно рассмеялся Черепанов-младший. — Хорошо, понял тебя, поищем кого-нибудь на замену. Надо будет позвонить, поздравить Валентина Денисовича.

— Поздравь обязательно, доставь старику радость.

— Договорились. Ладно, не буду отвлекать. Тезке привет передавай.

— Совсем вы у себя в прозекторской одичали, Борис Андреевич, — Дэн отложил последнюю историю в стопку. — Уже лингамам[12] приветы передаете.

— Вот за что люблю тебя, Батя, так это за то, что ты обыкновенному члену кучу умных названий знаешь. Не зря тебя Вадик культ-урологом называет.

— Вадим Андреевич тот еще лингвист, точно. Ты вообще в его перечне врачебных специальностей значишься как проктологоанатом.

— Много свободного времени у Вадима Андреевича, вот что я тебе скажу, — проворчал Борис. — Ладно, хороших выходных, Диня. Валентину Денисовичу я позвоню, а ты, друг мой, береги печень. Это я тебе как человек самой негуманной в мире профессии говорю.

— Обязательно.

* * *

На юбилей Геннадия Игоревича собирали полным составом.

— Дедушка! Подарок не забудь!

Внук больше всего волновался за подарок, который накануне вечером заворачивали в синюю глянцевую обертку, и Никита лично клеил сверху открытку с нарисованным на ней парусником.

Оля предположила, что на выбор подарка имениннику повлиял недавний поход на футбол и последующая за ним ностальгия. В итоге упаковывали большую красивую книгу-фотоальбом «Москва XX века» со старыми послевоенными дворами, не существующими ныне стадионами, очередями в автоматы с газированной водой.

— Память — это очень важно, — сказал вчера отец, поглаживая обложку. — Тут наше детство и юность, — а потом помолчал и добавил: — А еще важнее память не просто сохранить, а и передать дальше. Чтобы корни помнили, историю знали, землю свою любили.

Сказал и вздохнул.

— Геннадий Игоревич, галстук сюда нужно все-таки другой, — Изольда Васильевна окинула критическим взглядом парадную одежду. — Этот хорош, но слишком уж каждодневный. Вы же не на рабочее совещание идете, а на юбилей.

— А юбилей сильно отличается от рабочего совещания?