Батюшков не болен

В Петербурге, куда Батюшков приезжает зимой 1808 года, он неожиданно заболевает – и проводит зиму в доме Олениных. Через полгода после Риги “колибри русского Парнаса” снова “умирает” в чужом доме, и Алексей Оленин ходит за ним как нянька. “…мне помнить осталось, – напишет Батюшков, – что вы просиживали у меня умирающего целые вечера, искали случая предупредить мои желания, <…> и в то время, когда я был оставлен всеми, приняли me peregrino errante под свою защиту…”

“Оставлен всеми” означало не нужный ни в доме отца, ни в семьях старших сестёр, которые давно жили своей жизнью – ни в Хантанове, которое только предстояло построить. Батюшков называет себя по-итальянски me peregrino errante, “блуждающий паломник”. Фраза из первой части “Освобождённого Иерусалима” Торквато Тассо. С его мрачной судьбой поэт всё чаще соотносит свою жизнь. Письмо Оленину будет написано весной 1809 года, когда Батюшков вернётся из второго военного похода – и сделает первые пробы перевода великой поэмы. Но сейчас, зимой 1808 года, когда он выздоравливает в доме на Фонтанке – он раздумывает совсем над другими материями. Новая “пьеса” Батюшкова выйдет в печати через год и будет называться “Воспоминание”.

Воспоминание

Предыдущий, 1807 год выпадет Батюшкову и в самом деле калейдоскопическим. 19-летний поэт успевает несколько месяцев провести в заграничном походе, чуть не погибнуть, выжить, выздоравливая, влюбиться в немку, бросить её и вернуться домой с разбитым сердцем, обнаружить, что никакого дома нет, а есть сумасшедший отец, который на старости лет задумал снова жениться, разругаться с отцом и помириться с ним, стать кавалером ордена и медали, разделить имущество и снова подать прошение в армию.

Немудрено получить нервный срыв на такой почве.

Любая болезнь погружает человека в состояние “промежуточности” – идеальное время для поэтического размышления. Его “Воспоминания” не о битве и не о любовной истории. Батюшков пишет стихи о химерах: воображения и памяти. Как в музыкальной вещице, здесь несколько встречных движений. Их “каскады” чем-то напоминают устройство парка в Хантанове. В первых строфах Батюшков вспоминает о том, как мечтал о военных подвигах. Это прошлое поэт сталкивает с будущим, поскольку мечта устремлена в будущее, и это будущее Батюшкову известно: он пишет стихотворение после всего, что случилось. А память о мечте летит, стало быть, к ней обратно.

Запутанная, “каскадная”, но очень “батюшковская” драматургия.

“Настоящих” времён в этом стихотворении несколько. Как и выражение лица поэта, смена картин в стихах происходит стремительно. Первое “настоящее прошедшее” – часы накануне сражения. Выписано оно по-батюшковски выпукло. Воскрешённое памятью в мельчайших подробностях, прошлое переживается из будущего, в котором пишет поэт, как настоящее. Герой стоит на берегу Алле. В ночь перед сражением Батюшкову (подобно князю Болконскому) – не спится. Свет луны пятнами пробивается сквозь ветки, река удваивает пейзаж, а фраза “едва дымился огнь в часы туманной нощи” заставляет не только увидеть картинку, но даже почувствовать запах. Самый “осязаемый” образ рождается у Батюшкова из совмещения противоположного (“дымился огнь”). Точно так же Пушкин, выросший на стихах Батюшкова, скажет в “Пиковой даме” про сальную свечку (“темно горела”).