Батюшков

В начале августа между Батюшковым и Е. Ф. Муравьевой произошел интересный эпизод — тетушка в письме напомнила ему об А. Ф. Фурман. Неизвестно, в связи с чем это произошло. По предположению В. А. Кошелева, Муравьева извещала Батюшкова, что А. Ф. Фурман «не замужем, что сейчас, в трудное для нее время, предложение Батюшкова могло бы быть принято и устроилась бы счастливая семейная жизнь»^[396]. Нельзя сказать, что никаких упоминаний о Фурман в прежних письмах не содержалось. Напротив, несколько раз за прошедшее с момента разрыва время близкие пытались примирить Батюшкова с его бывшей невестой, но всякий раз встречали либо продуманный и мощный отпор, либо молчание. И теперь он ответил тетушке вполне однозначно: «Все, что вы знаете, что сами открыли, что я вам писал и что вы писали про некоторую особу, прошу вас забыть, как сон. Я три года мучился; долг исполнил и теперь хочу быть совершенно свободен. Письма мои сожгите; чтобы и следов не осталось; прошу вас об этом. С вашими то же сделаю, там, где говорите о ней. Теперь дело кончено. Я даю вам честное слово, что я вел себя в этом деле как честный человек, и совесть мне ни в чем не упрекает. Рассудок упрекает в страсти и в потерянном времени. Не себе, а Богу обязан, что он спас меня из пропасти. Когда-нибудь поговорим об этом, — зимою, может быть. Приготовьте мне комнату на зиму. Если Москва не привлечет меня, то я буду у вас. Теперь, кроме вас, ничего в Петербурге не имею. Если Оленины за что-нибудь в претензии на меня, то они не правы. Не думаю, чтобы та особа меня любила; а если что-нибудь и было похожее, то я, конечно, забыт»^[397]. Любовная история закончилась и ушла в прошлое, Батюшков больше не мучился. Вероятно, немалую роль в этом сыграло его наполненное творчеством пребывание в Каменце, когда действительные страдания сублимировались в поэзию.

Интересно, что в том же письме тетушке Батюшков впервые после длительного перерыва снова упомянул Италию как единственное место, где он хотел бы продолжать служить. Италия, наряду с Тавридой, по-прежнему воплощала для него самые поэтические мечты.

Как раз в это время, в августе 1816 года, Н. И. Гнедич предложил Батюшкову издать свои произведения. Не просто дружески посоветовал, а захотел выступить в роли издателя. Батюшков к такому предложению был подготовлен. Во-первых, незадолго перед тем Жуковский сообщил ему о готовящемся собрании собственных сочинений. Батюшков радовался за него, но не мог не примерять на себя роль автора книги. Во-вторых, мысль об издании своих произведений, конечно, не раз приходила ему в голову. Одно дело печатать их порознь в журналах (к 1816 году существовало очень мало стихотворений, не опубликованных Батюшковым), совсем другое — составить книгу, объединить их вместе и напечатать под одной обложкой, под своим именем. Впервые Батюшков заговорил об этом в 1810 году, когда он собрал все написанные к тому времени стихотворения и, переписав их, решил отправить Гнедичу «для напечатания»^[398]. Однако тогда запал быстро иссяк, да и рано было думать об издании — в 1810 году Батюшков только-только нащупал для себя новую линию в поэзии и имя Парни впервые появилось в его обиходе.

Известно, что в 1812 году Батюшков вновь собрал свои стихотворения, ревизовал их, очевидно, уничтожив то, что считал неудачным, и составил рукописные сборники для ближайших друзей. Такие тетради он подарил А. И. Тургеневу, Д. Н. Блудову и еще по крайней мере двум петербуржцам, кому точно — неизвестно[399]. Эти тетради были одинаковыми по составу — Батюшков отобрал для них все лучшие свои стихотворения.