Батраки

— «Что зарабатываю, то проедаю, а сверх того ничего не остается. Когда поедет Юзек Хлипала, я с ним пришлю вам платок на голову. Будете надевать в костел. Больше писать не о чем. Только Леону с того берега оторвало ногу…»

— Господи помилуй! Вот горе-то бедной матери, ох, горе!..

«Остальные все здоровы, слава богу, а живется им врем так же. Сейчас тут сильные морозы и холодно, а на прошлой неделе лило… Мадьяры страшно злой народ! Где ни случится, бьют наших. Приходится издали уступать им дорогу, не то изобьют до смерти из-за чего попало…»

— Что за народ! Видите…

«Зато словаки очень нас любят и говорят похоже, но нужно хорошенько слушать, чтобы их понять. Вот и все.

Напишите, что слышно у вас? Здоровы ли вы? Много ли снегу выпало в эту зиму? Кто женился? Кого свезли на погост? А то мне охота знать!.. Напоследок кланяюсь вам, мама, и тебе, Зося. Ты слушайся маму, слушайся, покуда она жива. А меня все-таки не забывайте.

Любящий вас Юзек».

— Вот и все!

Войтек тяжело вздохнул.

— Словно бы тут еще что-то? — показала мать на несколько строчек внизу.

— Это уже для меня, не для вас! — гордо ответил Войтек.

— Что же он тебе пишет?

— Это не Юзек, а тот, что письмо сочинял…

— Не расскажешь нам?

Войтек с минуту поколебался, наконец медленно прочитал:

— «Не верьте совсем тому, что сказано выше, потому что я писал так, как мне диктовали…»

— И больше ничего?

— Да, ничего.

— А кто подписался?

— «Незнакомый знакомый».

Наступило грустное молчание.

Маргоська задумалась, подперев рукой щеку.

— Неправда это… — она тряхнула головой: — Не станет Юзусь меня обманывать. Глупость это, и больше ничего…

— Конечно, глупость! — подтвердила Ягнеска.

— Боже мой! Как худо неграмотному! А то сам сочинил бы и написал… Слава богу, что он хоть здоров. Полегчает у меня на сердце… сынок мой родной!

— Что это он пишет, милые мои! — спросила Ягнеска, — будто зарабатывает четыре сотни… Это сколько же?

— Стало быть, четыре гульдена…

— Мало!

— Работы нет, ведь зима…

Войтек улыбался, чему-то радуясь.

— Не так уж там плохо! — повторял он, — Ну да! — поддразнивала его Зося. — Так ты иди туда…

— Я и пойду! — смеялся Войтек, — пойду!

— Надо бы ему ответить, — сказала, помолчав, Маргоська.

— А как же! — поддакнула Ягнеска.

— Напишем ему, пускай приезжает. Чем там ему зиму пережидать, так и тут найдется для него место. Столько-то он заработает, а может, и больше, да на харчи не будет тратиться.

— Правильно вы говорите! А весной может опять поехать.

— Если захочет.

— Вы напишите ему!

— Так ты, Войтусь, напиши, — попросила Маргоська. — Я скажу тебе что, только бумаги у нас нет…

— Да я сам ему скажу, когда поеду.

— Куда ты поедешь?

— В Пешт!

— Не болтай, Войтусь, не болтай… Соображаешь ли ты?

— Да ты знаешь, какая это даль… чужие края? — говорила Ягнеска.

— Не за море ехать, — ответил Войтек, встав посреди хаты. — А хоть бы и за море — и то не диво! Люди на край света ездят…

— А на что ты поедешь?

— Я помогал в кузнице Яську, так заработал. На дорогу мне хватит, не бойтесь!

— Отец-то позволит тебе?

— Вы думаете, я буду его спрашивать? Чтобы он избил меня на прощание?.. Тоже я не дурак! Да он, крестная, каждый день бы меня колошматил, если б я не удирал… Как взъестся на кого, на мне зло срывает… вот какой он отец! Хотел бы я знать, что он сделает со своим ремнем, когда меня не будет…

— Войтек! — донесло ветром с лесопильни.

— Хазьбета тебя зовет…

— Надо итти! Как солнышко-то летит — страшное дело!.. Уже полдень. Ох, чую, не миновать мне выволочки… Ну и пусть! Пусть-ка отец потешится надо мной в последний раз…

— Не болтай!

— Оставайтесь с богом. Я к вам еще забегу до отъезда…

И, наклонившись к удивленной Зосе, он тихонько шепнул:

— Скажу тебе кое-что напоследок…

— Сейчас скажи… ну, скажи!

Она удержала его за руку.

— Нет, когда буду уезжать…

Он вырвал руку, за которую она, как паучок, уцепилась тонкими пальчиками, и скрылся за дверью.

«Что же он мне скажет?» — гадала Зося и заранее радовалась, так ей было любопытно.

Мать опомниться не могла от неожиданного сообщения Войтка и, покачивая головой, повторяла:

— Вот уж не ждала!

Ягнеска не удивлялась ничему. Она давно перестала удивляться.

— Может, и правда, он надумал… этакий сорви-голова!

— Видишь, Ягнесь, какие теперь люди… чуть из люльки — и на чужбину!

— С умом так и являются на свет, милые вы мои! Прежде, бывало, и старого из деревни палкой не прогонишь. Охота ему мыкаться по свету!

— Видишь! А молодые сами уходят. Они и в чужих краях не пропадут.

— Что ж это творится на свете!

— Все перевернулось…

— Все порушилось…

— А я вот не скажу Войтку, чтобы он оставался. Пускай идет, тогда-то Хыба поймет, что не на то дети родятся, чтобы их бить. Не увидит подольше сына — научится его любить. Собка он сроду пальцем не тронул… как же — Собусь! Этому-то он потакал, а на меньшом зло срывал. Такой он отец!..

— Палкой ума не вколотишь… это он зря!

— Да ума у паренька побольше, чем у других… Не палка ему нужна, а рука! Заботливая рука.