- Бунин! Ха! Иван Алексеевич - барин! - пояснил Горгулов, и глаза его затянула пленка мечтательности, словно он увидел барский дом с балконом и колоннами, летний сад, барышню в белой панаме...
- Барин, - согласился Поплавский и ухмыльнулся, вспоминая: - на прошлогоднем литературном балу стоит дядя Ваня Бунин у стойки, опрокидывает третью рюмку коньяку - а ему под шестьдесят, перед тем еще вина принял, - к нему подходит выпивший Вася Яновский...
- Яновский - сволочь, мы с ним дрались, он сказал, что у меня стихи плохие, - нахмурился Горгулов.
Поплавский выпил.
- Правильно сказал. Так вот, подкатывается Вася, опрокидывает рюмку и спрашивает: «А как ваши, Иван Алексеевич, сексуальные проблемы?» Так Бунин, не моргнув, выпил и отвечает: «А в глаз хочешь?» - Яновский как испарился.
Горгулов захохотал.
- Вот тебе и классик дядя Ваня Бунин! Нет, надо выпить за Иваналексеича, - он долил вина себе в стакан и с удовольствием выпил.
Сколько же в него влезает? Тоскливо мне стало.
30
Так почему тоскливо в ноябре?
Всегда тоскливо и слезливо...
Наступление зимы - не лучшая пора в Европе.
Пьер снимался в Берлине, в студии УФА вместе с Ли Договер, все прилично говорили по-французски, работа оказалась нетрудной. Но он уже чувствовал, что конец. Конец немым фильмам, конец старой эпохи. И как воспримет новая эпоха его, Пьера?
УФА вовсю работала в режиме звукового кинематографа, главным человеком на студии был не режиссер. Не продюсер. А звуковик. Его называли новым красивым словом:
Шорох медленно падающих листьев под ногами, падение листа не только в кадре, но и в звуке, мой вздох, мой кашель - все это можно будет услышать. И даже мои мысли. Если буду произносить вслух. Только кого это интересует?
Продрогшая вода.
- Что это за птицы с желтым клювом? - спросил я, указывая на них. Она скользнула взглядом по моей руке.
- Черные? Дрозды, - успокоила Дамья. - Очень красиво поют.
- Поют? Дрозды? - не поверил я.
- Лучше соловьев, - уверенно кивнула головой.
- Дамья, что ты придумываешь!
- Да-да, мой мальчик, они чудесно поют. Давай посидим, помолчим, и ты ус-
Но сидеть оказалось не на чем. Даже пня не оказалось вблизи. Мы медленно шли вдоль реки под тем же хмурым небом.
Что делает река! Как она накручивает на себя город!
Мы постояли, но птицы так и не запели. Она виновато взглянула на меня и пошла дальше по тропинке.
Я смотрел через ее плечо на мост.
Грузовик карабкался на его зеленый горб.
Резкий крик вороны заставил грузовик остановиться, и я засмеялся - какое совпадение!
Не хотел бы я купаться в такой воде, не завидую тем, кто в нее может окунуться.