Батумский связной

Открылась дверь, и Саенко внес аппетитно скворчащую яичницу на огромной сковороде. Борис потянул носом и замолчал. Минут десять в комнате царило молчание: Горецкий хмурился недовольно, ковыряя в тарелке, а Борис просто ел с аппетитом. Нельзя сказать, что он был рад давешней неприятности, просто Горецкий порядочно надоел ему своими поучениями и менторским тоном.

— Итак, что мы имеем? — скрипучим голосом начал Горецкий.

Борис нехотя отложил вилку и посмотрел на него.

— Курьер убит, татары ничего не говорят, да скорее всего и не знают.

— Они должны знать, в какой салон им велено было проводить прибывшего человека.

— Но не пытать же их, в самом деле! — пробурчал Горецкий. — Это вам не кокаинист Карнович, мужики крепкие. Но салон попробуем вычислить.

— Вряд ли вы сможете там что-то узнать. — Борис пожал плечами и взялся за вилку.

— Я — нет, а вы — может быть.

Борис поднял голову и встретился с серьезным взглядом Горецкого. Глаза хорошо были видны, потому что пенсне Аркадий Петрович снял, и в глазах этих Борис увидел жесткость.

— Завтра четверг, — произнес Горецкий, — а что там говорил этот… господин Вольский? В салоне в четверг… Дело в том, Борис Андреевич, что я видел труп курьера. Это достаточно молодой человек, телосложением похожий на вас.

— А что? — усмехнулся Борис. — Пароль я помню, могу сойти за курьера, вот только знать бы, какой салон и что я должен перевозить?

— Да, тем более что пароль к вашей удаче как раз насчет Петербурга. Насчет того, что будете перевозить, выясним после. А теперь слушайте. — Горецкий крикнул Саенко, чтобы убрал посуду, и разложил на чистой скатерти листки бумаг. — В Феодосии несколько салонов, среди них один большой шляпный госпожи Матильды Занг, то есть просто магазин головных дамских уборов на заказ, якобы по парижским моделям.

— Даже если это тот салон, что нам нужен, меня туда и на порог не пустят! — засмеялся Борис.

— Курьера из Батума тоже бы не пустили, — согласился Аркадий Петрович, — тем более в сопровождении татар.

— Далее, куча мелких магазинчиков, именующих себя салонами, но это, думаю, тоже не то, что нам нужно. Есть еще салон мадам Бабайчук, это местное увеселительное заведение. Я наводил справки, сама мадам — милейшая женщина, дела ведет честно. В полиции девушки ее известны трезвым поведением и патриотизмом. Военным у нее в заведении всегда скидка, и даже в долг верят. Никаких татар там и близко не подпустят, у моего человека из контрразведки там осведомитель есть. Он утверждает, что там все на виду, никаких тайн.

— А что с последним салоном? — нетерпеливо спросил Борис.

— Последний салон… Есть у нас тут такой салон ОДИ — Общество деятелей искусства. Туда ходят господа, которые испытывают высшие потребности, кое-что для души. Устраиваются там выставки сомнительных живописцев, скупают потом их картины оптом богатые греки. Один Бог знает, зачем им это нужно. Местные эстеты в основном дамы немолодые, расхаживают под раскрашенными лубками, считая, что они на настоящем вернисаже. Поэты частенько захаживают, и те же дамы восхищаются их изысканными опусами. Бесконечно принимают они там в своем ОДИ каких-то заезжих творческих личностей. То профессор читает лекцию «О передаче сновидений по проволоке», то гипнотизер какой-нибудь внушает отставным военным, что они все поголовно Александры Македонские…

— И верят? — с интересом спросил Борис.

— Черт их там разберет, — отмахнулся Горецкий. — А недавно, мне рассказывали, приехал один господин и устроил публичный суд над Иудой Искариотом. Все было театрализовано, с музыкой и танцами, причем он еще самовольно объявил в афишах, что в суде примут участие местные полицейские власти.

— И что сказали по этому поводу полицейские власти? — Борис веселился вовсю.

— Натурально все всполошились: какой суд, какой Иуда Искариот? В общем, забрали этого лектора в каталажку на всякий случай, а потом по-тихому выпроводили из города, чтобы не мутил воду. Я к чему веду речь: в салоне этом разные личности бывают, там никто ничему не удивляется. Пускают туда всех, без рекомендаций и пропусков, был бы только одет чисто. Так что, Борис Андреевич, я вам выдам денег на экипировку и представительство, а вы уж постарайтесь выглядеть получше. Не беспокойтесь, деньги эти казенные, я располагаю некоторыми суммами для таких вот случаев.

И Борис, чувствуя себя фатом и щеголем, отправился по магазинам и парикмахерским. Высвободившись из рук армянина-парикмахера, он не узнал сам себя. Волосы выгорели на крымском солнце и лежали мягкой пшеничной волной, глаза отливали стальным блеском, и даже морщинка на переносице, появившаяся после поездки в Батум, придавала ему мужественности. Когда в серой визитке, шелковом галстухе и мягкой светлой шляпе он появился на пороге домика в Карантинной слободке, Марфа Ипатьевна вскрикнула и выронила чашку:

— Вот так кавалер! Прямо погибель на нашу сестру!

Горецкий только усмехнулся: