Батыева погибель

Поскольку на нас на всех лежали специальные заклинания, противодействующие такого рода магии, то мы всегда видели Тел и Сул, а также их мамашу Зул, точно такими, какие они и есть на самом деле. Поэтому я должна была следить, чтобы маленькая психотерапия со стороны Тел не вылилась бы во что-то злое и нехорошее. Ведь деммки – они такие, злые розыгрыши у них в крови и за эту историю с напуганной княгиней и княжнами свой нагоняй Тел от Анны Сергеевны еще получит. А быть может, и от Сергея Сергеевича тоже. Но я все равно мечтала – вот бы, когда мы вернемся домой, мне овладеть этой деммской магией, чтобы меня всюду принимали за путешествующую инкогнито дочку олигарха, а не за нищую детдомовку без монетки в кармане… Конечно, Анна Сергеевна говорит, что любой обман рано или поздно раскрывается, но мне очень хотелось бы, хоть на какое-то время почувствовать себя очень важной и уважаемой персоной. Хочу – и все!

2 января 1238 Р.Х. День двадцать первый. Утро. Рязанское княжество, окрестности стольного града Рязани (Старой), излучина реки Оки в восьми километрах восточней города.

Царская дочь-богатырка мокшанка по имени Нарчат.

То, что за их отрядом следят, мокшанка Нарчат заподозрила еще вчера, когда они, торопясь срезать путь, первый раз пересекали Оку, петляющую здесь так же прихотливо, как мужик, неумеренно набравшийся мутного просяного пива. Вроде бы и ничего опасного – снег вокруг был нетронут, за исключением звериных следов; птицы тоже вели себя как положено, но сжала тоска сердце, словно чья-то сильная рука. Это могло означать только одно. Нарчат, ведущая по требованию Батыя короткими путями две тысячи мокшанских храбрецов, вела тех прямо на смерть; ни один из них не должен был вернуться назад.

Эти воины были последними, которые остались у народа мокши после того, как царь Пуреш забрал с собой лучших из лучших. Если погибнут и эти, то некому будет оборонить мокшанскую землю ни от жадных половцев, остатки которых еще кочуют по степи, ни от волжских булгар, еще не забывших своего кочевого прошлого, ни от ближайших родственников лесовиков-эрзян, у которых с мокшей такая кровная вражда, что эрзянские девицы не выходят замуж за мокшанских парней, как, впрочем, и наоборот. В любом случае Нарчат собиралась либо вернуться домой с победой и войском, либо не возвращаться вообще, даже не задумываясь, что такое в данном случае «победа» и зачем она ей сдалась.

Богатырке, да и ее боевому коню, который много знал, еще больше чуял, но почти ничего не говорил, было понятно, что их приближение к Рязани обнаружено, и отнюдь не монгольскими разъездами или воинами каназора Пуреша. Эти бы не стали, да и не смогли бы скрыть своего присутствия. Неужели за ее войском следят те самые ужасные белые мангусы, о которых в своем письме писал ей отец? Потом разведчики несколько раз обнаружили странные следы, как будто несколько лошадей прошли так, что их копыта лишь чуть касались поверхности сугробов. Точно – это были те самые белые мангусы, и Нарчат с горечью и содроганием поняла, что ее отряд идет прямо в пасть ужасным демонам. Но отцу и брату нужна была помощь, и поэтому, сжав всю свою волю в кулак, она приказала продолжить путь, невзирая ни на какие дурные знаки или приметы.

Конец наступил внезапно. Когда до Рязани было уже рукой подать, и отряд Нарчат выехал на лед Оки, чтобы форсировать ее во второй и последний раз, кусты на противоположном берегу шевельнулись и навстречу мокшанам начали выезжать рослые воины на высоких и мощных конях, подобных которым девица еще видела. Воины, чьи лица были прикрыты боевыми масками, поверх доспехов носили белые накидки и белые одежды, а кони были прикрыты белыми попонами. При этом особо зоркие воины, в том числе и предводительница, сразу замечали, что копыта этих коней, которые вместе с одоспешенными всадниками должны были иметь немалый вес, едва-едва касаются поверхности прикрывающего речной лед снега и ступают по нему действительно бесшумно, как призраки.