Батый

– Твои слова сверкают мудростью, как драгоценные алмазы! И если ты, полная забот о твоем ослепительном сыне, пожелаешь, чтобы вместе с ним ехали хотя бы все сорок жен его прекрасного питомника радости, то в моем отряде они будут так же неприкосновенны, как в твоем улусе, никогда не отстанут и ни одна не потеряется. Твое приказание – кремень, я только искра, которую ты выбиваешь. Если джихангир, занятый военными заботами, не хочет сейчас видеть свое блистательное созвездие, может быть, он пожелает увидеть его в пути. Но тогда звезды будут далеко. Предусмотрительнее взять их с собой!

Ори-Фуджинь склонилась так, что перья ее расшитой жемчугами шапки коснулись покрытых пылью замшевых сапог сына.

– Ты – повелитель, ты – джихангир, ты и приказывай!

Бату-хан нехотя проговорил:

– Пусть будет так! Но одну из семи я выберу сам. Это должна быть девушка, которую зовут «Утренняя звезда», Юлдуз… Субудай-багатур, ты мне ее разыщешь!

Через день нукеры Субудай-багатура разыскали в Сыгнаке нескольких девушек по имени Юлдуз. Всех их, трепещущих от страха, привели к Бату-хану. Он обвел приведенных скучающим взглядом и указал на худенькую девушку, почти девочку, со слезами на ресницах. Ее закутали в шелковое покрывало и отвели к старой ханше Ори-Фуджинь. Ханша приказала ее раздеть, сама осмотрела, потрогала худые плечи и ребра и нашла, что девочка Юлдуз не имеет внешних пороков, скромна, красива, глаза ее проницательны, на щеках у нее ямочки, но худа и пуглива она, как дикий гусенок.

– Что ты умеешь делать? – спросила ханша.

– Я умею… доить злую корову, – скромно пролепетала Юлдуз.

– Это не легкое дело! – заметила Ори-Фуджинь и засмеялась низким мужским голосом. – Для этого нужно терпение. Еще что ты умеешь?

– Я умею… пасти ягнят, вязать пестрые узорчатые носки, печь в золе лепешки с изюмом…

– В дороге все это полезно, – сказала старуха, опять засмеялась и более ласково посмотрела на девочку. – Еще что ты знаешь?

Бесшумно подошел Бату-хан и слушал ответы Юлдуз.

– Говори, что ты еще знаешь?

– Я могу петь наши кипчакские песни и рассказывать сказки про старого Хызра, про свистящих джиннов[84] и про смелых джигитов…

В глазах Бату-хана сверкнули веселые искры, и он переглянулся с матерью.

Ори-Фуджинь милостиво кивнула головой:

«Она может ехать!..»

Глава седьмая Седьмая звезда

Когда татаро-монгольское войско двинулось в поход, Юлдуз посадили на седьмого верблюда вместе с рабыней-китаянкой, приставленной к ней по приказу ханши Ори-Фуджинь. Юлдуз сидела в кеджавэ под балдахином, прикрытая шелковой занавеской. На второй день пути она вдруг забеспокоилась, целый день прятала свое лицо под покрывалом и вечером сказала своей рабыне:

– Я вижу, невдалеке от нас на верблюде едут двое: старик и дервиш-факих. Если бы они стали спрашивать про меня, не смей им отвечать. Я боюсь этого старика, он мне уже принес несчастье… Сделай так, чтобы меня никто не узнал…

Опытная в женских хитростях китаянка на остановке старательно растерла белила, навела румянец, удлинила до висков брови и так разукрасила Юлдуз, что она сама себя не узнала, посмотрев в серебряное полированное зеркальце.

В пути «семь звезд» держались отдельным караваном, имея особую охрану. На передних четырех верблюдах ехали четыре монгольские княжны. Они были из самых знатных кочевых родов, отличались полнотой и длинными косами до земли. За ними ехали две кипчакские княжны. Одна из них была дочерью хана Баяндера. Обе кипчакские княжны обыкновенно усаживались вдвоем на одном верблюде, без конца болтали и смеялись, а на другом верблюде помещались их служанки. Как-то на стоянке они подошли к Юлдуз, заговорили с ней и рассказали, что каждая из них имеет своего собственного скакового коня, что они будут участвовать в праздничной облавной охоте и на скачках.

– Ты, конечно, рабочая, черная жена![85] Коней у тебя нет, приданое – твои одежды и украшения – тебе дала ханша Ори-Фуджинь. Бату-хан на тебя и смотреть не станет. Ты будешь облизывать чашки, из которых мы пьем.

Юлдуз съежилась, попятилась и прижалась к рабыне-китаянке. С неподвижным, окаменелым лицом разглядывала она кипчакских княжон.

– Что же ты не отвечаешь? Ты, коровница, разве не умеешь говорить? Тогда мычи!

Юлдуз опустила глаза и хотела что-то ответить, но не смогла… Она схватила шелковый платок, привычным жестом стала его сворачивать и свернула в куклу, как обычно делают девочки в кочевьях. Наконец она выговорила:

– Уходите отсюда, если я коровница. Если мой хозяин прикажет, я буду мыть чашки, прикажет – я погоню вас в поле хворостиной, как коров…

– Она еще совсем глупый ребенок, – сказала одна княжна.

– И останется глупой на всю жизнь! – добавила вторая, и обе со смехом ушли.

На другой день на остановке к Юлдуз пришли монгольские ханши, кроме первой, Буракчинь, самой важной. Они трогали Юлдуз, ощупывали ее худые руки, плотность материи на платье, осмотрели ее зубы.