Батый. Полет на спине дракона

   — Там скорее крокодилы, — улыбнулся Боэмунд, — пасть огромная — ножки маленькие, прыгает только вперёд.

   — Если они не боятся нас настолько, чтобы сдаться без боя, пусть не боятся совсем. Потом опомнятся — поздно будет: мы успеем закрепиться, — пробурчал полководец.

Боэмунд тигра-то, похоже, проворонил. Ну да ничего. Самого страшного не случилось, залог тому — это войско-крокодил, напористо ползущее по снегу в степь. Он представил зелёного крокодила, ползущего по снегу меж сосен, и это его вдруг рассмешило.

Судя по тому, что Боэмунд услышал про Евпатия, тот был именно тем самым тигром. Собираясь в Чернигов за подкреплением, на что он надеется? Черниговские дружинники за князя Юрия Рязанского воевать не будут, не простят, что предал он Ольговичей ради суздальцев, но...

Но, подобно черниговцам, держались здешние «эллинские» племена вятичей, и доныне Крестом не шибко осенённые, туда же клонились местные бояре (такие же, как Евпатий) — утеснённые безвольным князем, певшим с голоса суздальцев.

Владимиру же тяготело большинство бойких горожан. Потомки переселенцев с Руси предпочитали за стены особо не «выныкивать». Вот именно они-то и идут сейчас в западню, как кабан от загонщика в яму. Ну и что с того? Черниговцам это даже выгодно.

Пообещает им Евпатий сковырнуть кое-каких здешних вятших, посулит возродить у местной муромской чади тоску по Чернигову — вот и поддержат его северянские удальцы против незваных гостей. Тогда — это будет уже не чужая, а их собственная война. Ведь Евпатий — это та самая чужая рука, какой Михаил Черниговский мечтает загребать рязанские угольки. За Юрия — помощь не даст, а против Юрия — очень даже подкинет.

«Нет, видать не «рязанска», а «черниговска» Богородица явилась ко мне вс сне, — усмехнулся Боэмунд. Новая мысль вонзилась ему в голову, как молния в одинокий пень на равнине, у него даже голова загудела. — Эх ты, так и есть пень пнём, о чём раньше думал? — выругал он себя с большой нежностью, так и поступим... Всем «нашим» чернорясым и юродивым и прочим «божьим людям» меняем «откровения». Будут они, любезные, гудеть, что войско рязанское оттого полегло костьми — пока не полегло, но поляжет, куда денется, — что наказал Господь рязанцев за грехи, за то, что к безбожным суздальцам от Чернигова качнулись...»

А эту пышную красавицу, решил он, нужно беречь как «десницу ока» (так тут у них, кажется, говорят). И в предстоящей резне им с Боэмундом обоим ой как надо уцелеть. Она, эта девица — ключик к Евпатию, а быть сейчас при нём — это, может быть, и есть самое важное. Бату дал своему соглядатаю золотую пайдзу с соколом — более могущественного знака не бывает. Покажи её любому монгольскому тысячнику, побежит исполнять любое повеление, как перепуганный заяц. Но ежели бы её у него в Рязани обнаружили — резали бы из кожи ремни, а ведь обыскивали не раз. Не стал Боэмунд рисковать — спрятал заветную пластинку в тайнике. Решил для себя — даст Бог, и без неё как-нибудь удастся избежать смерти в предстоящей сече. Жизнь свою он не очень ценил — думал, его рязанские козни станут для Бату последним подарком. Итак... нужно очень извернуться, чтобы, во-первых, вместе с Прокудой уцелеть в резне, во-вторых — избежать пленения людьми Гуюка, они его не очень-то знают в лицо. Пока разберутся. В-третьих, оставить Прокуду одну в безопасном месте, а самому добраться до Бату. Для этого придётся посетить тайник с пайдзой, иначе быстро не добраться. В-четвёртых, всё с джихангиром обсудить, снова найти Прокуду и дотянуться до Евпатия.

Да, многовато всего получается, ну да ничего: к нему возвращался тот азарт, который так часто прогонял мысли о самоубийстве.

Бату. Под Пронском. 1237 год

Бату был доволен. Если рязанское войско имело глупость выдвинуться в степь, оно было в его руках. Молодец, Боэмунд, не подвёл.

   — Надо не дать им отступить обратно. Медведь не должен запереться в свою берлогу... — сказал Субэдэй то, о чём не переставая думал и джихангир и что и так было понятно и без него. Но это означало неизбежное прямое столкновение с противником, чего Бату очень не любил. Всех из луков не перестреляешь: увидят урусуты, что тычутся, как ножом в воду, — отступят в леса. Больше их на «спасительный» степной простор не выманишь. Даже дурак не повторяет явных ошибок дважды.

Всё так, но лобовые столкновения — это ещё и жертвы среди тяжёлой конницы, которую придётся послать тормошить фланги. А людей мало. Ох как мало, учитывая то, что им предстоит. Эх, хорошо, что нет у этих дикарей нормальной разведки, а то как бы они могли воспользоваться вечным их с Гуюком соперничеством?

О том, что урусуты обрушатся на лагерь Гуюка, можно было предупредить его, бедолагу. Не делая этого, Бату и Субэдэй, конечно же, совершали нечто, напоминающее измену. Всплыви такое — не оправдаться перед Великим Каганом. Ну так ведь не всплывёт: Субэдэй себе не враг. Зато от подобной утайки Бату получал неоценимые преимущества перед соперником.