Батый. Полет на спине дракона

Шаман прищурился, медные прутики-лучи на макушке его убора плавно закачались.

   — В твоём очаге послушный огонь, он осушает влагу. И нож у тебя — красивый. Не махай им без толку, не отрезай головы своему огню. Живи разумом. Это всё, что открылось сегодня. Завтра — приду ещё.

Языки ровного пламени вдруг встрепенулись. Подул ветер из-под открытого полога.

Шаман яростно обернулся:

   — Кто посмел войти без приглашения во время камлания...

Нагнувшись, резко, одним шагом, приблизился к ним их новый тургауд-телохранитель Маркуз, бросил быстрый взгляд на испуганное, помрачневшее лицо хатун, на только что переставшего плакать Бату.

   — Пристало ли служителям Этуген пугать тоскующих жён, когда их мужья в походе?

   — Не волкодаву решать, что важно пастуху, — прошипел волхв и взорвался: — Не суй нос в костёр, обожжёшь! Выйди и жди — я поговорю с тобой.

   — У тебя отцепилась побрякушка с халата, взгляни, у левой руки... — спокойно-доброжелательно указал Маркуз.

Шаман невольно скосил глаза, а когда поднял их, его словно разом опрокинуло в две чёрные пропасти глаз пришельца... Безотчётный страх отбросил Уке к тщательно застеленному ширдэгу[66]. Даже Бату замер и, казалось бы, перестал дышать.

   — Если кречет и ворон буду клевать друг друга яростнее — быстрее утонут. Так, да?

   — Да, именно так, — заворожённо прошептал Теб-Тенгри.

   — Но они помирились и слишком медленно погружаются, это правда?

   — Слишком медленно, болото усыхает... нужно крови, больше крови. Иначе — мало обиженных, слишком мало... — бормотал волхв, будто сам себе.

   — Ты ведь знаешь, что обиженных уже много... Прислушайся к себе, и ты поймёшь — их уже достаточно для бунта. Настал твой час, Теб-Тенгри. Запомни — завтра болото усохнет. — Пропасти зрачков Маркуза ровно и безжалостно тянули, высасывали остатки воли.

   — Да, выступать нужно сейчас... Это так, завтра болото усохнет... — повторил главный волхв.

   — Теперь иди... и не забудь: ты не заходил в эту юрту, не говорил ни с кем... Повтори.

   — Да, я не заходил... я не говорил...

Выставив, подобно слепым, длинные руки вперёд, всесильный Служитель Неба семенящими шажками поплёлся к выходу. Уке провожала его широко раскрытыми глазами.

Маркуз выглянул за полог — похоже, для того, чтоб убедиться, уехал шаман или нет, — после чего обернулся к заворожённой всем происходящим женщине. Вздохнул... весь дрожа, будто с мороза. И, как срубленный шест, рухнул лицом вниз.

   — Сочихел! — завизжала, наконец очнувшись, Уке.

Домашняя рабыня поспешно нырнула в юрту. Вместе с хатун они перетащили безвольное грузное тело Маркуза на ширдэг.

Очнулся Маркуз не скоро... в глазах — мука, как у раненого изюбря.

Спутанные волосы — он никогда не заплетал их в косички — делали его похожим на неряху-богола. Улыбнулся доверительно, по-детски:

   — Буду теперь несколько дней глухой и сонный, как ленок на берегу. У тебя ещё остался шулюн, благородная хатун?

В этот миг жену Джучи занимало совсем другое — она не любила неопределённости:

   — Что здесь происходило? Кто ты такой, Маркуз, злой дух?

   — Для тебя — незлой. Был бы духом — не лежал бы сейчас обсосанной костью.

   — Что же теперь будет?

   — Теб-Тенгри... как тигр... бросится на копьё хана Темуджина. Это немного рано, но тебе грозила... беда. — Он помолчал, было видно, что не хочет говорить об этом, и вдруг перевёл разговор на другое: — Тебя ждёт разочарование, Уке-хатун. Дети редко похожи на родителей, не вкладывай в Бату так много души. Он может вырасти глупым телёнком — что делать будешь?

   — И телята вырастают в быков, — проглотила обиду Уке.

   — Быки не возят багатуров в бой, к их могучей груди приторачивают тягловые ремни...

   — Это — не последний мой сын, — сказала она, хотя думала говорить совсем не об этом. Спросила снова: — Кто ты такой, Маркуз?

   — Скажу — не поймёшь.

   — Что же ты хочешь?

   — Разве у хамхула-перекати-поля спрашивают, чего он хочет?

   — Перестань говорить со мной так. Мне немного больше трав, чем Бату. Если мой сын — не телёнок, ты поможешь нам или нет? Для чего ты здесь, скажи. Или я — овца для будущего пира?

Маркуз с мягкой улыбкой слушал её путаные слова.

   — Ты и мне уже голову заморочил... я готова... я... готова слушать. — Голова её действительно кружилась.

   — Думаешь, я добрее шамана? Смотри не ошибись.

   — Ты не наступишь на мой порог... Барс, которого видно в кустах, — не на охоте. Наверное, знаешь всё на свете... человек, который способен....

Теперь чародей улыбнулся обнадёживающе:

   — Способный пороть обычно не знает шитье. А ты — ничего, берикелля[67]. Не испугалась.

И он снова тяжело опустил гудящую голову на ширдэг.