Батый

В русских источниках сохранился ещё один рассказ о пребывании в ставке Батыя русского князя — но рассказ этот носит во многом фольклорный характер. Речь идёт о Житии князя Александра Невского, где сообщается о его первой поездке к Батыю, совершённой в 1247 году: «В то же время был некий сильный царь в восточной стране (Батый. — А. К.); ему же покорил Бог многие языки от востока и до запада. И тот царь, прослышав о… славе и храбрости Александра, послал к нему послов и сказал: “Александр, знаешь ли, что Бог покорил мне многие языки? Или ты один не хочешь покориться силе моей? Но если хочешь сохранить землю свою, то вскоре приди ко мне — и увидишь славу царства моего”… И был грозен приход его (Александра. — А. К.), и промчалась весть о нём до самого устья Волги. И начали жёны моавитянские (здесь: татарские. — А. К.) пугать детей своих, говоря: “Александр князь едет!” Задумал князь Александр, и благословил его епископ (ростовский. — А. К.) Кирилл; и пошёл к царю в Орду. И увидел его царь Батый, и удивился, и сказал вельможам своим: “Воистину мне сказали, что нет князя, подобного ему”. Почтив же его достойно, отпустил его»⁴⁸. В новгородской рукописи XV века, содержащей Новгородскую Первую летопись младшего извода, в статье «А се князи русьстии», этот рассказ Жития изложен так: «Царь Батый услышал о мужестве его (Александра. — А. К.), и возлюбил его паче всех князей, и призвал его к себе с любовью, и в первый, и во второй раз, и отпустил его с великою честью, одарив»⁴⁹.

«Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» (так называется Житие в рукописях) была составлена в начале 80-х годов XIII века иноком владимирского Рождественского монастыря, знавшим великого князя Александра Ярославича в последние годы его жизни. Однако орду Батыя автор представлял себе плохо, и ничего определённого о пребывании в ней Александра сказать не мог — за исключением того общеизвестного факта, что князь сумел снискать милость Батыя. Возможно, впечатляющая внешность Александра («Ростом он был выше иных людей», — описывал его автор Жития) сыграла при этом какую-то роль: татары умели ценить мужскую стать и красоту. Но может быть и так, что перед нами всего лишь литературный приём. Книжники же более поздних веков, перерабатывая первоначальный житийный текст, сильно изменили его, включив в повествование совершенно новый эпизод. То, что представлялось неизбежным в середине — второй половине XIII века, совсем по-другому воспринималось во времена независимой Московской Руси, свергнувшей ордынское иго. Правители Орды, «цари», как их называли на Руси, превращаются под пером авторов XV–XVI веков в «злочестивых» и «злоименитых мучителей», окаянных «сыроядцев», и подчинение им православного русского князя, победителя шведов и немцев, начинает казаться немыслимым и недопустимым. Так в поздних редакциях Жития святого Александра Невского возник рассказ об отказе князя от исполнения унизительного обряда прохождения сквозь огни и поклонения «твари» — причём историки давно уже определили, что рассказ этот целиком заимствован из Жития другого русского святого — князя Михаила Черниговского. Слова черниговского духовника вложены здесь в уста ростовского епископа Кирилла, наделе проводившего совсем другую политику в отношении Орды, неоднократно бывавшего в ставке ордынских ханов и охотно общавшегося с ними. Сам же Александр, подобно князю Михаилу Черниговскому, решительно противится исполнению требований татарских «волхвов», однако «окаянный» Батый, «не насытившийся ещё крови христианской», вопреки всему не спешит проявлять свою злобу, но, «ради красоты лица его, повелел с честью привести святого к себе, не понуждая его кланяться солнцу и идолам… не причинил святому никакого зла, но, видев красоту лица блаженного, и величавость тела его, и храбрость, похвалил святого перед всеми и великую честь воздал ему»⁵⁰. Излишне говорить, что ни к историческому Александру Невскому, ни к историческому Батыю эти слова не имеют никакого отношения.