Батый

Установить своё влияние над Ираном ни Бату, ни его преемнику Берке так и не удастся, несмотря на все их старания и на все потрясения в империи монголов. Судьбы этой части Монгольской державы всё дальше расходились с судьбами Дешт-и-Кипчак, и объединить их под одной властью было не под силу никому. Позднее, когда великим ханом станет Менгу, он передаст Иран и сопредельные земли своему младшему брату Хулагу, и тот превратит их в новый, пятый улус Монгольской империи — государство ильханов. Правители Дешт-и-Кипчак, наследники Батыя, вступят с Хулагу и его преемниками в жестокую междоусобную войну, которая не даст перевеса ни одной из сторон и завершится в конце концов признанием существующих границ.

К 1246 году вопрос с избранием Гуюка наконец-то решился. Тянуть дальше с созывом курултая и ждать, когда Батый соизволит приехать в Монголию, было нельзя. «Так как во все концы государства, в близкие и отдалённые области, отправились гонцы с приглашением и созывом царевичей, эмиров, меликов и писцов, — сообщает Рашид ад-Дин, — то все они, повинуясь и следуя приказу, выступили из своих обиталищ и родных мест». Само избрание должно было состояться во владениях Угедеева рода, в ставке Туракины-хатун. Сюда к лету указанного года и начали прибывать «царевичи и эмиры правого и левого крыла… каждый со своими подчинёнными и приверженцами… за исключением Бату, который был на них обижен по какому-то поводу и который уклонился от участия [в курултае], сославшись на слабое здоровье и болезнь ног»¹².

Отсутствие Батыя историки объясняют по-разному. Иногда полагают, что у него имелись серьёзные основания опасаться за свою жизнь: его вражда с Гуюком и другими царевичами достигла такой степени, что Гуюк вполне мог или обвинить его в каком-нибудь преступлении и предать казни или тайно отравить во время пиршественного угощения¹³. Трудно сказать, насколько обоснованы такие подозрения: всё же Гуюк был крайне заинтересован в том, чтобы Бату признал его, и вряд ли готов был уже тогда воевать с ним или (в случае его гибели) с его братьями. Но у правителя Улуса Джучи имелся и иной резон не ехать в Монголию. Как отмечают исследователи, само его участие в церемонии провозглашения нового хана, при которой он, как и все царевичи, должен был по обычаю обнажить голову и развязать пояс, являя тем полнейшую покорность, а затем вместе с другими поднять нового хана на белом войлоке и преклонить перед ним колени, означало бы его отказ от роли старшего в роду наследников Чингисхана — роли аки¹⁴. Поступать так Бату, очевидно, не захотел. Более того, позднее он будет ставить себе в заслугу тот факт, что не участвовал в выборах Гуюка, а сами выборы объявит незаконными, проведёнными в нарушение ясы, установлений Чингисхана. Но в то же время он, очевидно, не хотел открыто демонстрировать своё неприятие власти Гуюка. Мнимый характер его болезни, судя по свидетельству Рашид ад-Дина, ни для кого не являлся секретом. Тем не менее Бату сделал всё, чтобы не дать повода для прямых обвинений в свой адрес. Он отправил в Монголию многих из своих братьев, а также правителей тех стран, которые были покорены им или находились под его протекторатом, в том числе русского князя Ярослава Всеволодовича, обоих грузинских царей Давидов, иконийского султана Рукн ад-Дина, родичей правителей Мосула и Алеппо и др. Своеобразным «жестом доброй воли» стала и присылка на курултай послов «франков», то есть монахов-францисканцев во главе с Джиованни дель Плано Карпини, которых ради такого случая везли с исключительной поспешностью. (Примечательно, что в восточных источниках среди всех этих посланцев Бату не упомянут оказался один только правитель Руси. Это выглядит странно, особенно на фоне того, что, по свидетельству Плано Карпини, именно Ярославу вместе с монахами-францисканцами монголы «всегда давали высшее место».) Всего же, по словам Плано Карпини, для участия в курултае было призвано «более четырёх тысяч послов в числе тех, кто приносил дань, и тех, кто шёл с дарами султанов, других вождей, которые являлись покориться им, тех, за которыми они послали, и тех, кто были наместниками земель»¹⁵. Всё это множество правителей и владык, говоривших на разных языках, облачённых в разные одежды и непохожих друг на друга, с диковинными дарами, привезёнными из своих стран, должно было зримо продемонстрировать величие Монгольской державы, простиравшейся от Средиземного до Жёлтого моря.