Баудолино

– Бедный отец. Чаял ли он оказаться орудием в руках взаимно враждующей оравы. А может, он все понимал и надеялся восторжествовать над всеми до единого? Я знаю только, что при мысли о союзе с христианской державой, с армянской, что лежала по ту сторону Византии, Фридрих трепетал. Ему это мнилось предвосхищением самой главной цели. Он гадал, и я гадал вместе с ним: не откроют ли армяне нам дорогу к пресвитеру? Как бы то ни было, ты, конечно, прав: после негоциации с сельджукидами и с армянами мы получили от Исаака корабли. И именно в Каллиполисе я увидел тебя. Ты от имени василевса передавал нам суда.

– Нелегко было принять это решение, – ответил Никита. – Василеве поставил под угрозу отношения с Саладином. Нам пришлось направить к султану посольство, пояснить свое поведение. Саладин, великий человек, смог нас понять. Осложнений не последовало. Повторяю, к тюркам у нас не может быть претензий. Это вы, раскольники, постоянная причина наших злонесчастий.

Глянув друг на друга, оба сообразили, что не стоит им разбираться, кто был прав, кто виноват в тех давних дрязгах. Ведь имел свои причины и Исаак. До тех пор все пилигримы, проходившие по Византии, искушались и задерживались, видя столько славного добра на разграбление. Чем идти и рисковать шкурой под Иерусалимом… Фридрих, впрочем, действительно хотел только проследовать своей дорогой.

Они прибыли в Каллиполис. Хотя это был пока еще не Константинополь, даже и там солдатам открылись соблазны радостного города, с переполненным портом, где у пристани галеры и дромоны готовились принять коней, конников, обозы. Работы было не на один день; дожидаясь отплытия, наши друзья придумывали себе занятия. С самого начала похода Баудолино хотел употребить Зосиму на что-нибудь полезное. Тут он надумал заставить его обучать греческому всю компанию. – Там, куда мы попадем, – приговаривал он, – никто о латыни слыхом не слышал, не говоря уж о германском, о провансальском или о моем языке. С греческим у нас хоть будет надежда объясниться. – Так, за посещениями блудных домов и разборами восточной патристики, время текло незаметно.

В гавани каждый день был рынок. Друзья решили пойти, очень уж притягательно блестели украшения и пахло специями. Зосима, спущенный с цепи, дабы служил проводником (под бдительной охраною Борона, который не терял его из виду) предупредил: – Вы, латинские и алеманские варвары, не знакомы с правилами нашей римской жизни. Вы учтите, что на рынках, по первому впечатлению, ничего покупать не потянет, потому что все чересчур дорого. Но если вы хоть раз заплатите, сколько с вас спрашивали… вас не то чтобы посчитают олухами; что вы олухи – это они знают заранее… но на вас крепко обидятся. Радость продавца – это торги. Поэтому выбивайте цену. Если просят десять, предлагайте два гроша. Они спустят до семи, а вы давайте три и на этом стойте, они спустят до пяти, а вы держитесь. Они с плачем за трояк уступят товар, заверяя, что теперь пойдут по миру с малыми ребятами. Платите и уходите, знайте только, что товару цена грош.

– Зачем же давать три? – спросил Поэт.

– Затем, что надо жить и торговцам. Три гроша за покупку в грош – это честный рынок. И еще предупреждаю. Жить-то надо не только продавцам, но и карманщикам. Так как воры у воров не крадут, следовательно, они попробуют обокрасть вас. Воспрепятствовать им в этом – ваше законное право. Но уж если они ловчей вас, попрошу не обижаться. Как подсказывает здравый смысл, лучше всего иметь с собой ровно столько денег, сколько вы все равно собираетесь потратить.

Подготовленные знатоком здешних нравов, путешественники вверглись в человеческое море, смердевшее чесноком, как смердят все ромеи. Баудолино приобрел два арабских кинжала превосходной работы, таких, что крепятся на пояс и выхватываются наперекрест. Абдула покорила прозрачная шкатулочка с локоном (чьим, неизвестно, но легко догадаться, о ком он вспоминал, покупая). Соломон подзывал друзей от лотка перса, продавца волшебных снадобий. Эликсирщик показал им склянку, содержавшую, по его словам, неодолимое зелье; оно при небольшой даче укрепляет жизненные силы, но если потребить всю порцию, наносит здоровью смертельный удар. В другой такой же точно склянке имелось мощное противоядие, способное обезвредить любую отраву. Соломон, который, как свойственно иудеям, разбирался в медицинском искусстве, приобрел противоядие. Детище своего народа, он без труда переторговывал любого ромея и, уплатив одну монету заместо требуемых десяти, стонал потом, что прокупился по меньшей мере в два раза.

Неподалеку от лотка аптекаря Гийот нашел себе великолепный шарф, а Борон то задумывался, то раздумывался и в результате заявил, что кто сопровождает императора, везущего Братину, тому все клады в мире что труха, а уж эти-то тряпки с побрякушками…