Баудолино

– Ручаюсь, что еще до того, как на твоих глазах возился с насосом Борон и с зеркалами Гийот, еще до этого ты разыграл все по своему плану. Сошел в ту нижнюю залу, где на стене был лабиринт, похожий на ракушку, через дыру в котором звук доходил прямо до уха императора. Что эти игры тебе любезны, я понял, кстати, сейчас, когда ты точно то же устроил с иконостасом; вот тут-то я и догадался, как обстояли дела тогда. Ты подошел к Дионисиеву уху и по звал Фридриха. Думаю, ты выдал себя за меня, воспользо вавшись тем, что по трубе через два этажа голос доходил смутно. Ты прямо назвался мной, чтоб сработало вернее. И, притворившись мной, ты оповестил Фридриха, что нам де известно,: что вроде кто-то во время ужина подсыпал отраву в еду, ну, я не знаю... вроде будто один из нас почув ствовал острейшие боли, Ардзрунй натравил-таки убийц...

Сказал ему открыть ковчег и выпить Соломоново снадобье. Бедный отец поверил. Он выпил и умер.

– Славно придумано, – сказал Поэт. – Ну, а очаг?

– Может, очаг и вправду зажегся от лучей зеркала. К этому времени Фридрих уже лежал мертвый. Очаг не входил в твои планы, но кто бы его ни зажег, очаг был на руку тебе. Ты – убийца Фридриха, но лишь сегодня и лишь с твоей помощью я догадался! Будь проклят! Как ты мог? Как ты мог убить отца? Убить благодетеля, из жажды славы? Ты снова захотел присвоить чужую славу, как ты присвоил мои стихи?

– Вот это да, – открыто засмеялся Бойди, уже оправившись от страха. – Великий поэт, а пользовался чужими стихами!

От этого унижения, после прочих неудач и от остервенелого желания забрать Братину Поэт решился на все. Он выхватил меч и бросился на Баудолино, выкрикивая: – Убью, убью!

– Я говорил, что я всегда был человек мира, сударь Никита. Однако это я льстил себе. Я просто слабак. Прав был Фридрих тогда. Теперь же я, хоть ненавидел Поэта всей душой, и хоть желал ему гибели, все же предпочитал не убивать его. Лишь только бы он не убил меня... Я отскочил в тень за колоннами и припустился бежать по коридору, которым пришел. Летел в темноте и слышал, как он осыпает меня ругательствами. Там света не было, бежать впотьмах значило натыкаться на трупы в стенных проемах. Нашарив слева поворот, я юркнул в него и побежал как мог. Он следовал за моим топаньем. Вот наконец забрезжило впереди, я оказался в том зале, с отверстием наверху, где мы уже побывали по дороге туда. Смеркалось, каким-то чудом над головой у меня стояла луна, свет озарял помещение и серебрил лица усопших. Может, они передали мне убеждение, что нельзя обмануть смерть, когда она дышит тебе за ворот ник. И я остановился. Я видел, как налетает издали Поэт, прикрыв левой рукой себе глаза, дабы не видеть зловещих хозяев этой залы. Я уцепился за подол издырявленной червями ризы, дернул изо всех сил. Труп свалился между мною и Поэтом. Туча пыли и клочков облачения поднялась в воздух. Голова покойника отскочила кувырком под йоги моему преследователю и попала ровно в полосу лунного света, весело выскалив злобные зубы. Поэт обомлел, но опомнился и наподдал ногой череп. Я запустил в него еще два трупа, стараясь угодить в лицо. Ах, ты меня мертвяками завалива– ешь, рычал Поэт, чешуи пересохшей кожи витали вихрями вокруг его головы. Моя затея не могла продолжаться, я пятился из полуосвещенного круга, вступал в полнейшую темноту. Тогда я застыл как вкопанный, напрягся и сжал в кулаках мои арабские кинжалы и выставил два лезвия, как ростры корабля. Поэт надвинулся на меня, занося меч над головой и вытягивая руки, чтоб развалить меня на половины, но оступился о второй скелет и повалился ничком всей тушей, подмял меня под себя, я тоже рухнул, но удержался на локтях, а меч при этом из его рук выскочил... Я только видел над своим его лицо, глаза, налитые свирепой злобой, напротив моих глаз, мои ноздри наполнились запахом его яри, это был жестокий дух хищника над добычей, ладони его замкнулись у меня на горле, я слышал скрипение зубов... Тут действовал не я, а мой инстинкт. Оторвав от земли оба локтя, я воткнул кинжалы с боков в его бока. Раздался писк разодранной ткани, и мне показалось, что в глубине его кишок мои два лезвия стукнулись одно о другое. Потом он побелел, и ручеек крови выполз из угла рта. Лоб его упал на мой лоб, кровь изо рта потекла в мой рот. Не упомню, как я вывернулся из объятия. Кинжалы остались у него в животе, я свалил с себя убитое тело. Оно грузно шмякнулось около меня, и глаза не закатились, а уставились на полную луну, и он был мертв.

– Первый убитый в твоей жизни.