Баудолино

Квартира генуэзцев превратилась на неделю в артельную кузню. Бойди, споткнувшись на опилках, обрел гвоздь с честного креста. Бойямондо протерзался ночь жестокою болью, утром привязал гарусинку, дернул, гнилой зуб вынулся и стал зубом святой Агаты. Грилло сушил сухари на солнце и раскладывал по коробкам, которые Тарабурло мастерил из лежалых деревяшек. Певере убедил остальных бросить задумку о хлебных и рыбных корзинах. Надо думать, после подобного чуда толпа не оставила их там где были, а растащила хлебы вместе с корзинами по домам, так что никакому Константину не удалось бы их собрать заново вместе. А если торговать корзинами по одной… корзина выглядит не слишком авантажно, вдобавок товар громоздкий… Коли Христос накормил такую прорву народу, значит, корзины были объемистые, втихую не перепродашь, не какие-то там туески, под плащами не видимые… Бог с корзинами, сказал Поэт, но, пожалуйста, Ноев топор я вас попрошу. Зачем просить, отвечал Певере, вот он, гляди: лезвие что твоя пила, а рукоять неведомо когда вся обгорела.

Затем наши друзья переоделись армянскими купцами (генуэзцы, раз такое дело, решились профинансировать начинание) и засновали из корчмы в корчму, из одного христианского лагеря в другой. То там, то здесь роняли по пол-словечку, намекали: товары непростые, цена соразмерная, не сносить головы, ну и так далее, в подобном роде и духе.

Однажды вечером Бойди оповестил компанию, что вроде бы один рыцарь из Монферрато берет Ноев топор, но только с гарантией, что вещь настоящая. — Понятно, — отозвался Баудолино. — Пойдем к Ною, возьмем расписку.

— А Ной что, умел писать? — поинтересовался Борон.

— Ной только умел нализываться в доску, — ответил Бойди. — Видать, был совсем готов, когда нагружал свой ковчег, нагнал туда комаров без счета, а единорогов забыл пригласить, поэтому их теперь не видно на свете…

— Да видно их, еще как видно, — пробормотал Баудолино, у которого вдруг начисто испортилось настроение.

Певере заявил, что в одном путешествии его учили рисовать иудейские каракули и он может ножиком выцарапать на топоре что-нибудь. — Ведь Ной же иудей, неужто нет? — Иудей, иудей, подтвердили товарищи… Бедолага Соломон, хорошо он не слышит этого, как бы ему привелось страдать. Но Бойди все-таки пристроил этот топор.

Иногда покупатели редели, это когда город приходил в брожение, пилигримов внезапно созывали в лагеря, объявлялась тревога. Например, вдруг распространились слухи, что Мурцуфл нацелился атаковать Филею, город, что был недалеко на морском берегу, и пилигримы сплотили ряды и ему ответили, и из этого вышла битва, или скорее потасовка, в общем, Мурцуфла отлупили, и отобрали у него гонфалон с образом Пресвятой Девы, который у его армии был вместо палладиума. Мурцуфл вернулся в Константинополь, но не стал признаваться своим, чтоб не иметь нестерпимого срама. Латиняне узнали, что он всех обманывает, и вскоре поутру пустили мимо стен города свою галею, установив на ней тот гонфалон, сопровождая проезд глумливыми жестами, то показывая фиги, то стукая левой ладонью по сгибу правого локтя. Мурцуфл здорово обделался, и ромеи распевали о нем на улицах куплеты.

Пока склепаешь путную реликвию, пока найдешь годящего клиента, так слово за слово январь нечувствительно перешел в март, тем временем подбородки святого Эобана и бедра святой Кунигунды позволили им не только расплатиться с генуэзцами, но и самим зажить припеваючи.

— Вот тебе причина, сударь Никита, откуда взялось в твоем городе на недавних днях так много двойных мощей, и уж теперь одному Богу ведомо, которые из них неподдельные. Но ты попробуй стань и на нашу доску: хотели жить, приходилось поворачиваться между латинянами, готовыми разбойничать, и твоими родными greculi, то есть, извини, твоими родными римлянами, готовыми латинян обжуливать. Так что, по существу, мы обжуливали жулье.

— Ну ладно, — миролюбиво изрек Никита. — Надеюсь, этими частицами навеются святые помышления твоим обварварившимся латинянам в их суеварварских церквах. Святится помышление, святятся мощи. Преизобильны Божий пути.

На этом можно было бы удовлетвориться и разъезжаться кто куда. Гийот с Бороном ничего не замышляли, они забросили поиски Братины и Зосимы с нею. Бойди сказал, что с такими деньгами в Александрии он купит виноградники и заживет синьором. Баудолино был еще скуднее мыслями. Без поисков Пресвитера и без Гипатии ни жизнь, ни смерть для него ничего не значили. Поэт же, не в пример всем прочим, находился на новом взлете мечты о всемогуществе. Распространяя знамения Господа по крещеному миру, он собирался перейти от пилигримов мелкого разбора к высокопоставленным командирам и заработать их благосклонность.

Однажды он объявил, что в Константинополе находится Mandylion, эдесский Убрус, неизмеримой цены.

— А что такое убрус? — спросил Бойямондо.