База Берсеркера

Чтобы попасть в его чрево, пришлось проделать долгий и опасный путь под небом, все еще безмолвно полыхавшим зарницами не такой уж далекой войны.

Оказавшись внутри громадной машины, люди услышали хриплый человеческий голос, раздавшийся сразу со всех сторон: «Канакуру, ты здесь? Очень хорошо. Это — Хилари Гейдж. Скажи им, кто я».

Казалось, что звук голоса распространяется в воздушной среде. Но Ларс предположил, что микрофоны его скафандра не в порядке. Он открыл шлем; воздух, ворвавшийся в легкие, был спертым, но вполне пригодным.

«Скажи им, кто я», — снова повторил голос. — «И что я», — добавил он.

«Я… не думаю, что я знаю».

«Ты должен знать. Кампаны сказали, что тебе поведали о том, как я попал сюда. Если…»

Теперь Кампаны, освобождаясь от шлемов и скафандров, окружили Ларса, как ранее они окружили Джеймсона. Каждый протягивал к нему руку.

Он почувствовал прикосновение. Много прикосновений. И не только плоти, но и мысли.

Эпизод, который был тайной, сообщение, которое следовало утаить, вставали в его сознании.

Ларри Нивен. ПАДЕНИЕ КАПЛИ СЛЕЗЫ

Двумя милями выше плотный воздух планеты Гарвест разрядился до нормального земного давления. Небо было невероятно синего цвета, но этот необычный цвет все-таки был синим, и никаким иным. Дышать пока еще было нельзя, но в атмосфере присутствовал кислород — более десяти процентов. В видоискателе плывущей камеры эффектно смотрелась на фоне белых облаков одна из биологических фабрик. Камера показала огромный пульсирующий шар в форме перевернутой капли слезы, с верхушки которого срывались уносимые ветром зеленые пузыри. С чувством гордости любовался видом Хилари Гейдж.

Это вовсе не означало, что когда-нибудь ему захочется попасть на Гарвест. Разноцветные осадки портили мелкие водоемы возле полюсов, что возникали из-за постоянных приливов и отливов. В зачаточной атмосфере плавало зеленое липкое вещество. Если оно опускалось слишком низко, то сгорало дотла. Планета была илистая и вязкая. Изменения происходили утомительно долго. Ошибки проявлялись через годы, а для их исправления требовались десятилетия.

Хилари Гейдж предпочитал внешнюю луну.

Когда-нибудь эта планета превратится в живой мир. Но даже тогда Хилари Гейдж не присоединится к колонистам. Хилари Гейдж был компьютерной программой.

Хилари Гейдж никогда бы не вызвался добровольцем для участия в проекте Гарвеста, если бы альтернативой не была смерть.

Смерть от старости.

Он был наслышан, что другие миры с подозрением относились к современным высокоразвитым компьютерам: они слишком походили на машины берсеркера. Только десятки тысяч миров были населены людьми. Со дня основания Чанниты берсеркеры для этого региона были не более, чем слухами. Хотя никто в действительности не сомневался в их существовании, но…

И все-таки для определенных целей было необыкновенно удобно использовать именно компьютеры, а для осуществления некоторых проектов требовался искусственный интеллект.

Компьютер, конечно, не был истинным спасением. Хилари Гейдж давно должен был умереть. Возможно, его последние мысли были о бессмертной компьютерной программе.

Компьютер не был новым. Его программное обеспечение состояло ранее из двух отдельных личностей, которые затем изменили решение и попросили их стереть…

Гейдж мог это понять. В его файлах были заложены развлечения. Они всегда были на месте, когда он к ним обращался, начало и конец, как зримые воспоминания.

Игру в шахматы, немного поэзии можно было пережить, а как насчет детективного романа, или игры в футбол?

Гейдж создал свои собственные развлечения.

За последние десять дней он ни разу не обращался к своей поэме. Его удивляла и радовала собственная выдержка. Возможно, теперь он сможет посмотреть на нее свежим взглядом…?

Вот и не правда. Вся работа промелькнула перед ним в одно мгновенье. Было впечатление, будто он закончил ее читать всего долю секунды назад. То, что всегда было настоящим богатством Хилари — его безупречная память — становилось теперь помехой.

За последние годы поэма разрослась до размеров небольшого романа, но компьютерная память Гейджа могла воспринимать ее сразу целиком. Эта поэма представляла собой историю его жизни, его единственный бросок в ворота бессмертия. Поэма отличалась единством и гармоничностью — по крайней мере, ритм и размер были совершенны, но присутствовала ли в ней динамика? Чтение поэмы от начала до конца оказалось неожиданно трудным для Гейджа занятием. Ее следовало читать по строчкам, как это делали нормальные читатели, а не воспринимать всю целиком. Оценить течение…

«Ни один кастрат никогда не пел так чисто…» Хорошо, но не к месту. Он заменил строку на другую. Никакая процессорная программа в мире не могла быть настолько легкой! Измененная эмфаза заставила его играть дальше… И это его описание взорванного берсеркерами мира Гармонии теперь приобрело новый импульс.