База икс

– Мы должны выполнить поставленную задачу во что бы то ни стало! – Теперь в голосе фешника не осталось никакого нажима, только звенящая уверенность в своей правоте и верности выбранного направления, словно не достигни разведчики цели – и реки выйдут из берегов, и земля вздыбится и улетит в небо.

– Базу мы возьмем, – не желая углублять очередной конфликт, заверил его я. И тут же был вынужден внести ясность: – Ее территорию мы займем по-любому. Только хватит ли нам времени, чтобы задавить противника в жилых помещениях?

– Должно. – Особой уверенности в словах фешника не слышалось.

– Должно… – Как эхо, повторил я.

По моим расчетам, у нас было минут пятнадцать, начиная от момента первого выстрела. Вот только жаль, что мои ребята так и не смогли выяснить количество боевиков, находящихся на второй базе. Долгое наблюдение практически ничего не дало, разве что удалось выявить периодичность смены часовых. Сама же база, находясь в межхребтовом разломе, полностью выпадала из поля зрения наблюдавших за ней разведчиков. Так что там могли находиться и трое, и пятеро, и тридцать бандитов. Да сколько угодно, раз это оставалось неизвестным. Но позволить бойцам выдвинуться ближе, тем самым рискуя быть обнаруженными, являлось непозволительной роскошью.

Сержант Калинин

Смысл сказанного группником дошел до Юрки сразу – Ефимов хотел положить «чехов» в момент, когда те станут молиться. Но процесс убийства людей, молящихся Богу, не вызвал протеста ни у Калинина, ни у находившегося тут же фешника. Жесткосердечность старшего прапорщика снискала гораздо большее уважение, чем лживое лицемерие некоторых правозащитников, рассуждающих о гуманном и негуманном оружии. Ни одно оружие не может быть гуманным, любое оружие несет смерть и страдания. Смерть и разрушение. Молитва… Кому какое дело до их молитвы и их Бога? Их Бога… А разве богов много? Какая разница? Никакой. Там впереди враги, и их надо уничтожить, а как и когда – неважно. Во время утреннего намаза? Отлично! Калинин зло усмехнулся. Значит, так будет угодно Аллаху…

А перед тем как начать движение к последнему рубежу, командир группы, видимо, не столько желая наставить, сколько подбодрить, поманил Калинина к себе:

– Можно зажать ладонью нос-рот, – пояснял, а точнее, напоминал ему Ефимов, – и держать минуты две-три, пока человек (человек? Враг!!!) не потеряет сознания. Две-три минуты, и не придется оттирать кровь, не придется думать о том, что сам хладнокровно (о каком хладнокровии речь?), собственными руками… Но… – Короткая пауза. – А если он вырвется? Если его ладони найдут оружие? Если он сумеет поднять тревогу? Если… – Голос командира группы был тих, но тверд: – Рисковать мы не будем. У тебя хороший нож… Только не спеши! Все, как учили. Помнишь? – Скорее не вопрос, а утверждение. – Сможешь? – И опять вопрос без вопросительной интонации.

Сержант, не раздумывая, кивнул, а по спине пробежала холодная цепь мурашек. Отступать поздно.

…И вот теперь в темноте окружающей ночи, лежа на расстеленном на холодной земле коврике, Юрка вспоминал детство – детство городского мальчишки, не слишком избалованного веком компьютеризации. Во дворе, где он вырос, ко всеобщему удивлению, детей было много, и они еще играли в салки, в войнушку… В играх ему не раз приходилось подкрадываться и снимать «ничего не подозревающего» часового. В четыре движения: зажать рот, деревянным кинжалом по горлу, еще обязательно повернуть голову, «ломая» шейные позвонки, а потом бросить «труп» на землю и внезапным атакующим броском разгромить «главные силы противника». Часовой снят… легко, как в кино.

Детская войнушка… как давно это было, в другом мире. Тот мир остался далеко, дома.

Сейчас все было по-другому. Ему предстояло не в игре, не на занятиях и тренировках, а в жизни применить нож. Отличный кизлярский нож с широкой полосой кровостока, купленный им на местном рынке и еще ни разу не использованный даже для того, чтобы срезать ветку или заточить карандаш. А о таком кощунственном деле, как вскрыть им банку консервов, не могло быть даже и мыслей.