Базалетский бой

– Но, долгожданный царь царей, – продолжал бедный купец, ободренный снисходительным отношением к нему царя, – в торговле и в амкарствах слишком мало людей, некому работать. А торговать кому, если половина мастеров в башнях сидит? Сегодня для нас радость из радостей: царя видим! Может, пожелаешь осыпать милостями и неповинных? А если кто лишние слова, как саман, крошил, то из самана еще никогда не получалось золота.

– Как? Как ты сказал? Из самана? – Теймураз встрепенулся, он уже был поэтом, и нетерпеливо крикнул стоящему за креслом князю: – Пергамент и перо!

Глаза поэта Теймураза загорелись. Он быстро и вдохновенно, при полном молчании зала, начертал строфы. И громко зазвучала маджама, посвященная золоту и саману:

О маджама моя! Как заря, филигранна!
День – труба возвещает, ночь – удар барабана.
Слышу спора начало: "В жизни, полной обмана,
Разве золото ярче жалкой горсти самана?"

Но металл драгоценный отвечает надменно:

"Ты мгновенен, как ветер, – я блещу неизменно!
Отражение солнца и луны я замена.
Что без золота люди? Волн изменчивых пена!"

Но саман улыбнулся: "Пребываешь в истоме,

А не знаешь, что солнце веселее в соломе.
Ты блестишь, но не греешь, хоть желанно ты в доме.
Конь тебя не оценит, как и всадник в шеломе".

"Ты – ничто! Я – всесильное золото! Ядом

Как слова ни наполни, я ближе нарядам,
Я обласкано пылкой красавицы взглядом,
Рай украсив навек, я прославлено адом".

Теймураз замолк, не отводя взора от окна, словно за ним вспыхивали огни ада, повторяющие блеск коварного металла. И он невольно побледнел, чувствуя, как учащенно забилось сердце, будто от этих огней шел удар и раскаленные угли, падая на землю, звенели, как золотые монеты. Приподнявшись на троне, царь-поэт обличающе выкрикнул:

"Ты всесильно в коварстве! Ты горя подруга!
Порождение зла и источник недуга!
Где звенишь – там угар. Небольшая заслуга!
Я ж, саман, принесу себя в жертву для друга".

"Ты – где голод и кровь! – молвит золото твердо. –

Где сражения жар! Где бесчинствуют орды!
Я же там, где цари правят царствами гордо!
Пред короною – раб, потупляешь свой взор ты!"

Но смеется саман: "Ты услада тирана!

Я ж питаю коня день и ночь беспрестанно, –
Без меня упадет, задымится лишь рана,
И возьмет тебя враг, как трофей урагана".

Оскорбленный металл, преисполненный злобой,

Так воскликнул: "Чем кичишься? Конской утробой?
Я возвышенных чувств вечно вестник особый,
Без меня свод небесный украсить попробуй!"

А саман продолжает: "Томиться в плену ты

Будешь, узник холодный, в железо обутый, –
Ведь палач, стерегущий века и минуты,
Обовьет тебя цепью. Попробуй – распутай!"

Вновь замолк Теймураз, полуприкрыв глаза и забыв о подданных, столпившихся перед троном. Он представил на миг, что царствует на земле не золото, а саман, и ощутил неотразимую скуку. На картине, подсказанной его воображением, простиралось огромное поле, на котором зрели колосья, вот-вот готовые превратиться в саман. Но алтарь бытия, лишенный золота, устрашал мертвенно-серым блеском, и это было так для царя нетерпимо, что поэт угрожающе вскинул руку, сверкнувшую золотыми перстнями: