Базалетский бой

Пусть азнауры народную мудрость припомнят: один прутик легко переломить, а, скажем, сорок, связанных вместе, никакой силой не переломить, можно только перерубить. Перерубить! А кто из обладающих сословной гордостью допустит князей обнажить меч?

Так вот: Союз азнауров – это единственная сила против княжеского разгула! Каким же пламенем чувств разжечь сигнальный костер сословной гордости, дабы не вздрагивал Союз при малейшей неудаче?

Уже не раз молодой Союз, подобно раненой птице, падал на подбитое крыло. Но благодаря усилиям… прямо скажу – моим усилиям… вновь поднимался над обломками своих надежд… Страшнее всего осознать непреодолимость высоты века, затененного доспехами владетелей. Но почему допускать такое заблуждение? Возможна ли высота, которая непреодолима? Разве не острием сословного клинка можно разрушить все преграды? И гордо, не разбирая дорог и троп, взлететь в заоблачную высь!"

Тысячи слов теснились в голове Георгия, он боялся одного: «Напрасно!»

И он напряженно думал о том, кто сейчас мешает Союзу пробиться сквозь тучи. Зураб Эристави и его клика. Значит, необходимо низвергнуть их! Потом, нелишне учесть постоянное недовольство мелкопоместных князьков, притесняемых крупными коршунами. Кайхосро Мухран-батони, неизменный друг Моурави, уже ведет с некоторыми переговоры, клятвенно обещая от его имени увеличить владения, обогатить монетами и поместьями за участие в разгроме мрачных сил Зураба Эристави и его единомышленников.

Как все неожиданное, азнауров озадачил каменный стол, на котором грудой высились свитки, грамоты, пергаментные книги в кожаных переплетах, пожелтевшие списки. Они сосредоточенно проследили, как Саакадзе выбрал из кипы пожелтевших пергаментов древний сигель 1397 года. Острым взглядом окинув дарбази, Саакадзе заговорил о необходимости начать борьбу с засилием церковников. Это они служат опорой княжеской власти, вредящей сословию азнауров, это они задерживают расцвет Картли, это в их цепких руках сосредоточились огромные ценности ограбленной нации.

Переждав, когда затихнет неясный гул, Моурави твердо продолжал:

– Так вот, к примеру, Мцхетский собор. Еще в первом году четырнадцатого круга хроникона он владел таким богатством, что Пилату и не снилось. Море можно исчерпать ложкой, но не сокровищницу этого столпа религии. Немало времени заняло б перечисление собственности Мцхетского собора. Я не хочу утомлять вас, доблестные азнауры, и оглашу отдельные места этого поучительного сигеля. Вот что принадлежало и принадлежит собору этому в разных частях Грузии: в городе Тбилиси – церковь, дворец, базары, ряды виноторговцев с пошлинами и доходами от таковых; на Авлабаре – монастырь пресвятыя богородицы с прилежащими имением и лесом; при реке Куре – деревни Дакони и Ахал-Убани; в городе Тбилиси – Крцаниси с купцами, деревни Шиндиси и Цавкиси, а границах своих с деревнями Макрагаджи и Хекордзи; в Дигоми – все крестьяне Мцхета с пахотной землей и садами; в Лихи – пять дворов людей, тоже выпросили у царства и обязали их следить за правильным отчислением пошлин в пользу церкови. И еще деревня Цина-Убани и гора для добычи снега и льда.

– Полтора ведра серной воды им в глотку! На что им лед, Георгий?

– Замораживать души, дорогой Димитрий. И дальше перечислен ряд деревень, затем монастырь Армазский с крепостью, доходами и пошлинами, и снова деревни, и снова монастырь Скорой помощи; в Атени – церковь, крестьяне, имения и луга; в Имерхеви – деревня Саркис святого Георгия с угодьями; в Лоре – деревня Амучи с церковью и имением, деревня Дисари; ниже Орбети – деревня Коранта с ее угодьями; по ту сторону Сиона – монастырь святого Георгия…

– Хоть бы не набрасывали тень на имя твоего патрона!

– Не только тень, азнаур Микадзе, горячий воск тоже, – заметил Пануш.

Саакадзе пробегал глазами список, пропуская одни владения и упоминая другие.

– В Тухаре, например, Метехский собор прибрал к рукам не только церковь апостолов, но и могилу Ашота Куропалата, а заодно и деревни Квакрили, Схалта и Гиорги-цминда. В Артане – Верхние Чинчари и Нижние Чинчари, гору Карашети и деревню Джвари.

– В длинных рясах, а прыгают, как голые, – то с деревни на гору, то с горы на деревню. В чем дело, азнауры? – возмутился Квливидзе, наливаясь кровью.

– Не забывают и о крепостях, мой старый друг. Даже Артануджскую крепость со входом в нее захватили. И здесь же деревни Цихис-Дзири, Ахал-Даба, Боцос-Джвари и Агара. Ни одной реки без внимания не оставили: вот на Арагви присвоили деревню Гергети, монастырь святой троицы и пустынь с ее церквами, в придачу крепость Гергетаули и деревню Хандаки. И еще десятки деревень, и еще сотни угодий… – Георгий пытливо оглядел азнауров: «Нет, не убедил их ни в чем, возмущение есть, но не устоями церкови, а алчностью церковников. Придут другие, добрые, и все станет хорошо!.. Церковь незыблема! Тогда…» Георгий задушевно закончил: – А главное, завладел Мцхетский собор и величайшей реликвией нашего народа – крестом святой Нины из виноградной лозы, обвитым ее волосами. Доколе же терпеть царство в царстве!