Базар житейской суеты. Часть 4

Первый слогъ. Полковникъ Родонъ Кроли, въ длинномъ сюртукѣ, въ шляпѣ съ широкими полями, съ палкой и фонаремъ въ рукахъ, занятымъ изъ конюшни, проходитъ черезъ сцену, брюзгливымъ крикомъ какъ-будто желая показать обитателямъ дома, что ужь пора ложиться спать. У нижняго окна сидятъ двое купеческихъ прикащиковъ, и кажется играютъ въ криббиджъ. Игра тянется вяло, и они зѣваютъ. Къ нимъ подходитъ молодой человѣкъ, повидимому, половой (Джорджъ Рингвудъ, выполнившій эту роль въ совершенствѣ), и останавливаетъ ихъ среди партіи. Скоро появляется горничная (лордъ Саутдаунъ) съ нагрѣвальникомъ и двумя шандалами. Она входитъ въ верхнюю комнату, и нагрѣваетъ постель. Жаровня въ ея рукахъ служитъ орудіемъ для привлеченія къ ней вниманія прикащиковъ. Горничная уходитъ. Прикащики надѣваютъ ночные колпаки и опускаютъ сторы. Половой выходитъ, и запираетъ снаружи ставни. Затѣмъ вы слышите, какъ при возвращеніи въ комнату, онъ запираетъ дверь извнутри желѣзнымъ болтомъ. Оркестръ играетъ: «dormez, dormez, chers Amours». Голосъ изъ-за занавѣса говоритъ: «Первый слогъ».

Второй слогъ. Лампы внезапно зажигаются. Музыка играетъ старинный маршъ изъ «Джона Парижскаго:» ah, quel plaisir d'кtre en voyage. Сцена та же. Между первымъ и вторымъ этажемъ дома зрители видятъ гербы Стейна. Раздается звонъ колокольчиковъ по всему дому. Въ нижней комнатѣ какой-то человѣкъ передаетъ другому исписанный клочокъ бумаги; тотъ беретъ его, читаетъ, принимаетъ грозную позу, сжимаетъ кулакъ, и говоритъ, что это безстыдно. «Конюхъ, подавай мою одноколку!» кричитъ другой человѣкъ, остановившійся въ дверяхъ. Онъ улыбается горннчной (лорду Саутдауну) и ласкаетъ ее за подбородокъ. Молодая дѣвушка, повидимому, оплакиваетъ его отсутствіе, какъ нѣкогда Калипса плакала о другомъ отъѣзжающемъ путешественникѣ, Улисѣ. Половой (Джорджъ Рингвудъ) проходитъ по сценѣ съ деревяныымъ ящикомъ, наполненнымъ серебряными флакончиками, и кричитъ: «Горшки» — съ такимъ неподдѣльнымъ юморомъ и натуральностью, что зала дрожитъ отъ рукоплесканій, и букетъ падаетъ на сцену. Раздается хлопанье бичей. Хозяинъ, горничная, половой, бѣгутъ къ дверямъ, но въ эту минуту является какой-то зиміенитый гость. Занавѣсъ опускается, и невидимый режиссёръ театра кричитъ: «Второй слогъ».

— Это должно быть «Гостинница», говоритъ капитанъ Бриггсъ.

Зрители смѣются надъ догадливостью капитана, хотя былъ онъ весьма близокъ къ истинѣ.

Передъ третьимъ слогомъ оркестръ играетъ разныя морскія мелодіи: «Rule Britannia», «Затихни Борей», и проч. Будетъ вѣроятно морская сцена. Съ поднятіемъ занавѣса раздается звонъ колокола. «Ну, братцы, къ берегу!» кричитъ чей-то голосъ. Пассажиры прощаются другъ съ другомъ. Нѣкоторые съ безпокойствомъ указываютъ на облака, представляемыя на сценѣ темной занавѣской, и тревожно киваютъ головами. Леди Скримсъ (Лордъ Саутдаунъ) съ ридикюлями, узелками и собачкой, и мужъ ея садятся на полъ, и стараются ухватиться за канатъ, Дѣйствіе очевидно происходитъ на кораблѣ.

Капитанъ (полковникъ Кроли) въ треугольной шляпѣ и съ телескопомъ въ рукахъ, выходитъ на палубу и озирается во всѣ стороны, поддерживая въ то же время шляпу на головѣ. Полы его сюртука развѣваются какъ-будто отъ сильнаго вѣтра. Когда рука его опускается, чтобы направить телескопъ къ глазамъ, шляпа слетаетъ съ его головы, и публика апплодируетъ. Вѣтеръ становится сильнѣе; музыка гремитъ громче и громче; пассажиры и матросы, качаемые вѣтромъ, перебѣгаютъ съ мѣста на мѣсто, какъ-будто на кораблѣ происходитъ сильнѣйшая качка. Буфетчикъ (г. Рингвудъ) выбѣгаетъ на сцену съ шестью тазами, и одинъ изъ нихъ ставитъ передъ лордомъ Скримсомъ. Леди Скримсъ даетъ толчокъ своей болонкѣ, и та испускаетъ жалобный визгъ. Потомъ она приставляетъ платокъ къ лицу, и дѣлаетъ видъ, что уходитъ въ каюту. Звуки оркестра достигаютъ до неистоваго волненія, и третій слогъ приведенъ къ концу.

Затѣмъ послѣдовалъ небольшой балетъ «Le Rossignol», доставившій въ тѣ дни блестящую извѣстность господамъ Монтегю и Нобле. Мистеръ Уагтъ перснесъ этого «Соловья» на англійскую сцену въ видѣ опернаго балета, къ которому онъ, какъ искусный стихотворецъ, приклеилъ изящные стихи. Актеры выступили во французскихъ костюмахъ. Лордъ Саутдаунъ превратился теперь въ хромую и брюзгливую старуху, вооруженную клюкою.

За сценой послышались мелодическія трели, выходившія изъ маленькой живописной хижинки, покрытой цвѣтами.

— Филомела! Филомела! кричитъ старуха,

Филомела выходитъ. Дружныя рукоплесканія встрѣчаютъ ее въ залѣ. Это опять мистриссъ Родонъ Кроли, напудренная и въ мушкахъ, какъ очаровательнѣйшая маркиза въ мірѣ.

Она смѣется, поетъ, и выпархивая на авансцену со всею невинностью театральной юности, восхитительно раскланивается передъ публикой. Мать спрашиваетъ.

— Отчего ты, дитя мое, все смѣешься и поешь?

Филомела поетъ: