Базар житейской суеты. Часть 4

Черезъ нѣсколько минутъ оказалось несомнѣннымъ, что то былъ дѣйствительно пароходъ, но изъ этого, покамѣстъ, еще ровно ничего не слѣдовало. Могло статься, что Вилльяма не было въ числѣ пассажировъ, можетъ-быть онъ не получилъ письма, или получилъ, да не захотѣлъ ѣхать. Тысячи опасеній этого рода, одно за другимъ прокрадывалмсь въ безпокойное сердце Эмми.

Пароходъ между-тѣмъ приближался съ замѣчательною быстротою. Въ рукахъ Джорджиньки былъ щегольской телескопъ, съ которымъ онъ управлялся мастерски. Онъ поминутно смотрѣлъ въ даль на дымящуюся трубу, и сообщалъ своей матери о послѣдствіяхъ своихъ наблюденій. Наконецъ онъ ясно разсмотрѣлъ самый флагъ англійскаго парохода, колыхавшійся отъ вѣтра. Сердце его матери забило сильную тревогу.

Эмми попробовала сама вооружиться телескопомъ, и утвердивъ его на плечѣ Джорджа, открыла свои наблюденія, но передъ глазами ея вертѣлось какое-то черное пятно безъ опредѣленной формы и вида. Больше ничего не замѣтила мистриссъ Эмми.

Джорджинька взялъ опять телескопъ, и навелъ его на пароходъ.

— Ахъ, какъ онъ славно прорѣзываетъ волны! сказалъ мальчнкъ. На палубѣ, однакожь, всего только два человѣка, кромѣ штурмана. Одинъ лежитъ, закутавшись въ шинель… Ура! Это Доббинъ!

Онъ захлопнулъ телескопъ, и обвился руками вокругъ шеи своей матери. Душевное расположеніе мистриссъ Эмми измѣнилось съ необыкновенной быстротой, и она, выражаясь словами любимаго поэта δακρύοεν γελάσασα, то есть, слезами засмѣялась. Какъ иначе? Она была увѣрена, что это Вилльямъ. Другому некому и быть. Вѣдь она лицемѣрила, когда говорила, что онъ не поѣдетъ. Разумѣется, онъ поѣдетъ, развѣ онъ смѣлъ не поѣхать? Не смѣлъ, она знала это заранѣе.

Еще минута, и пароходъ былъ почти у пристани. Мать и сынъ побѣжали встрѣтить пассажировъ, причемъ ноги мистриссъ Эмми дрожали и подкашивались. Ей бы хотѣлось опять стать на колѣни между небомъ и землею, и произнести свою торжественную молитву. Чувства благодарности переполнили всю ея душу.

Вслѣдствіе дурной погоды на пристани вовсе не было постороннихъ зрителей, и только одинъ коммиссіонеръ таможни встрѣтилъ пассажировъ. Шалунъ Джорджъ также убѣжалъ, и когда джентльменъ въ старой шинели на красной подкладкѣ выступилъ на берегь, никто не былъ свидѣтелемъ сцены, которая тутъ произошла. Мнѣ, впрочемъ, извѣстна эта сцена:

Маленькая леди въ промокшей бѣлой шляпкѣ выбѣжала навстрѣчу джентльмену, съ жаромъ поцаловала его руку, и въ одно мгновеніе исчезла подъ складками его стараго плаща. Джентльменъ, думать надобно, крѣпко прижалъ ее къ своему сердцу, и держалъ въ своихъ объятіяхъ такимъ-образомъ, чтобы она не могла упасть на землю. Какія слова вырывались изъ ея устъ, доложить не могу. Я разслышалъ только:

— Прости… виновата… Вилльямъ… милый, милый… поцалуй… еще, еще.

Однимъ словомъ сцена подъ шинелью, какъ видите, вышла очень нелѣпая. Вынырнувъ, наконецъ, изъ-подъ этого убѣжища, мистриссъ Эмми крѣпко ухватилась за руку милаго друга, и смотрѣла ему прямо въ лицо, исполненное вмѣстѣ грусти, сожалѣнія и нѣжной любви. Амелія поняла этотъ упрекъ, и опустила свою головку.

— Да, ужь пора было вамъ прислать за мною, сказалъ Доббинъ.

— Ты не уѣдешь отъ меня, Вилльямъ?

— Никогда! отвѣчалъ онъ, и еще разъ прижалъ ее къ своему сердцу.

При выходѣ изъ таможни встрѣтилъ ихъ опять маленькій Джорджъ съ телескопомъ у своего глаза, и съ громкимъ смѣхомъ. Онъ принялся прыгать око. ло влюбленной четы, и затѣмъ повелъ ихъ домой, отпуская дорогой замысловатыя шуточки на ихъ счетъ, Джозъ еще не просыпался, Бекки не показывалась, хотя уже нѣсколько минутъ пристально наблюдала изъ окна. Джорджинька побѣжалъ хлопотать насчетъ завтрака. Эмми оставила въ корридорѣ свою шаль и шляпку, и подошла къ Вилльяму растегнуть воротникъ его шинели, а намъ остается только посмотрѣть… какъ Джорджинька готовитъ завтракъ для полковника…

Утихло волненіе житейскаго моря, и корабль введенъ наконецъ въ гавань. Доббинъ получилъ вожделѣнный призъ, за которымъ гонялся всю свою жизнь. Птичка поймана, ея крылья подрѣзаны — и вотъ она воркуетъ, склонивъ головку на плечо искуснаго ловца. Этого только и хотѣлось мистеру Вилльяму, этого искалъ онъ и объ этамъ тосковалъ каждый день и каждый часъ, впродолженіе восьмнадцати лѣтъ. Вотъ онъ, наконецъ, вотъ счастливый предѣлъ завѣтнаго стремленія — и вотъ вамъ послѣдняя страница восьмой и послѣдней части Базара Житейской Суеты. Прощай, полковникъ! Благослови тебя Богъ, честный Вилльямъ! Прощай и ты, Амелія, навсегда, прощай! Цвѣти и зеленѣй, нѣжный плющъ, вокругъ крѣпкаго, стараго дуба, который защититъ тебя отъ всякихъ бурь и непогодъ!