Базе ев Аревик (СИ)

- Нет... И прадедушка, - Гарик пожалел, что не дал ей уплыть в забытьё. Рявкнул: - Да все мы, блин, в Христа веруем! Полторы тыщи лет! Ясно?!

Опешившая посрадалица замолкла.

Гарик плюхнулся на задницу. Соединился по рации с Букиным:

- Собака встала на плиту, подставляя морду под руки.

- Хули мне ещё делать нечего! - разразилась рация. - С погремушкой спляши! Вот, бля, ясельки раздавило! Вколи ей галоперидол, чтоб не мучилась.

Букин отрубил связь.

- Вишь, напарник какой? - Гарик обреченно приподнял рацию, давая понять, что общение с ним неизбежно. - Девочка, мужайся: я врач. Мне ещё придётся тебя осматривать.

Пострадалица заревела. Пришлось спустить собаку:

- Чеши её.

Гарик достал фонендоскоп и стал настойчиво раздевать девушку до пояса, задрав лифчик без труда одними большими пальцами, чтобы прослушать, нет ли пневмоторакса, чего в первую очередь требовали мнастырные скорочи, не дожидаясь, пока извлекут пациента полностью. Так же настойчиво, но очень нежно прощупал живот на тупые травмы, простукал сердце. Девушка покраснела. Гарик покраснел в ответ, что вогнал ее в краску. Приказание чесать собаку отменил и, выпростав руку девушки из рукава, начал измерять давление, держа расправленную кисть в своей руке и от усердия слуха сложив губки бантиком. От того же усердия глаза его смотрели в точку, приобретя вид помутившихся влюблённо поглупевших очей. Кисть была прохладная, давление низкое. Кордиамин в вену надо.

Потом абдомен, нет ли разрывов внутренних органов. Вроде не держится ни за что, но компрессию необходимо все-таки исключить. Разрыва селезенки быть не может, "селезень" рвется при ударе, но ведь на нее же упало перекрытие. Девочка все-таки, там в животе всякое нежное и таинственное есть. Для анатома ничего интересного, но для мужчины непостижимое. Потом конечности на патологическую подвижность и позиционное сдавление.

- Когда балка рухнула?

- Не знаю, мы спали, а потом грохот.

Ага, полусуток еще не прошло. Позиционное где-то с десяти часов начинается. Тут оперативно вызвали. Разбросал мусор завала, освободил ноги. Ах, не даёт. Ну да, по ногам же ползаю руками, по эрогенным зонам. Был бы бабой, она бы, интересно, тоже бы так же кочевряжилась? Ну да как саудовская девица, право слово. Не то, что обычные бляди со своей гиперсексуальностью на него вешаются. Только это не эротика, а так, рефлексы одни, вроде бурчания голодного живота при виде еды.

- Ну все, закончил. Одевайся, только локоть освободи для укола.

Полез в укладку, достал карточку, спросил, как зовут, она ответила: "Лиза Шошина", - быстро пописал, надел стерильные перчатки и уколол.

- А что написано у тебя на руке? - спросила девушка, смущенно и торопливо одеваясь. Видимо, чтобы разрядить обстановку обоюдного смущения.

- Базе, просто сокол.

- А как тебя зовут?

- Гарик. Габриэль Кочарян. А это Букин.

Да, сбоку подходил Серега, таща жесткие пластиковые носилки перекладывать девушку. Перетащив умолкшую пострадалицу до скорой, на этом они и попрощались. Остальные в разрушенной комнатке были уже трупами. Просто извлекать и вытаскивать в мешках, без всяких умопомрачительных сцен. Спасатели, в чей отряд входил и наш Сокол-врачеватель, занимались своей обычной работой.

* 6 *

В больнице Лизу продержали дней пять, прокапали капельницы, потому как сдавление в лёгкой форме у неё всё же обнаружили и подрезали измененные сдавлением икроножные мышцы. После выписки она сразу же принялась обзванивать подруг по общежитию Литинститута, куда она так неудачно сходила в гости. Нашлась только Маша Бурмистрова, которая сказала, что Маша Головина в больнице, а Тамара Шония и Таня Ежова погибли. Лиза поспешила положить трубку. Девчата стояли в глазах живые. Неужели она никогда больше не услышит тамаркиных глупостей вроде той, на которую она возмущалась больше всего: "Когда у тебя будет парень, ты скажи ему, что он тебе как брат, а если он подарит тебе кольцо, то скажи ему Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ." Это было настолько инфантильно и потребительски, что Лиза готова была голыми руками удавить товарку; но теперь, когда смерть отобрала её, она готова была простить ей все. А может, всё-таки Тамарико жива, просто в коме в реанимации, что ее сначала спасают, а выяснять личность будут потом... Так же, как и серьёзную заучку Танюшку. Может, Машка врет и просто так жестоко выбрала удобный случай их поссорить? Её, Лизу, как чужую, заносчивую и зажравшуюся москвичку, которую надо ненавидеть, и свою, видимо, не сильно умную и любимую соседку из Грузии. И при этом на самом деле кроткая и подавленная девочка, отдававшая всю себя аспирантуре и стихам с рисунками. И дружившая не с теми, с кем полезно, а с кем приятно. Вот с такими же хоть территориально ущербными приезжими. И ведь сидела она с ними до закрытия общаги каждый раз, а тут даже на вписке ночевать осталась через коменданта.