Баженов

Многие масоны находились на свободе — она боялась трогать всех, так как среди них было немало лиц, занимавших видное положение. Быть может, отзвуки французской революции заставляли русскую царицу применять к оппозиции более осторожную тактику.

Мемуаристы рассказывают, что Павел, сидя в кабинете Екатерины и читая в газетах сообщения о французской революции, запальчиво воскликнул:

— Что они там все толкуют? Я тотчас все прекратил бы пушками.

Екатерина вздохнула и ответила сыну.

— Пушки не могут воевать с идеями.

Она была уже достаточно искушена в борьбе за сохранение власти, испытала и пушки и знала, что не столь громкие средства — каторга, ссылка — часто достигают своей цели.

Но Павла французская революция выводила из состояния равновесия. Он кричал:

— Необходимо править железною лозою.

Своим детям он преподавал такие уроки «человеколюбия»:

— С людьми следует обращаться, как с собаками.

На такого правителя делали ставку русские масоны…

Князь Прозоровский с особым усердием занялся делом о масонах. Допрос Новикова он поручил заплечных дел мастеру Шешковскому.

При встрече с Шешковским сановники спрашивали.

— Ну, как, все кнутобойствуешь?

— Помаленьку, вашество…

У Шешковского были испытанные приемы допроса — он пытал, выдергивая клещами ногти…

Когда подошла очередь выяснить роль Баженова, Шешковский на допросе спросил Новикова:

— Взятая в письмах твоих бумага, которая тебе показывана, чьею рукою писана и на какой конец оная сохранялась у тебя?

Новиков отвечал униженно, покаянно: «яко совершенный преступник… яко недостойный никакого милосердия и помилования»…

И Новиков заговорил:

— Бумага сия писана Баженовым… По получении от него бумаги, читавши оную с Гамалеею, мы испугались и ежели бы не для показания князю Трубецкому, то тогда же бы ее сожгли от страха, хотя и радовались милостливому приятию книг, и не верили всему, что написано. Я показал князю Трубецкому эту бумагу, ее читали и также видели, что он много врал и говорил своих фантазий, выдавая за учение орденское. Князь Трубецкой требовал у меня этой бумаги, но я сказал ему, что я несколько аранжирую [переделаю] и, переписав, ему ее отдам; тогда же решился этой бумаги Баженову не отдавать назад и протягивать это под разными оговорками, в самом же деле боялись его болтливости, и чтоб сколько возможно запретить ему ни с кем из братьев не говорить, кроме нас двоих с Гамалеею, и чтобы сказать ему, что из наших кроме нас двоих о сем никто не знает; что я исполнил и после часто ему подтверждали и запрещали…

О чем же там шла речь?

В следственных делах сохранились только неясные пометки.

Возвращаясь к этой баженовской бумаге, Новиков, снова умоляя о пощаде и уверяя в своем раскаянии, говорит:

— По получении в наши руки бумаги сей, Баженовым писанной, никакого поощрения, ниже поползновения к какому-нибудь умыслу или беспокойству и смятению не имели…

Давая следователю дальнейшие показания о связи масонов через Баженова с Павлом, Новиков обращается к государыне с единственной просьбой — пощадить его.

— Бог видит, что я сделал это не как умышленный злодей, но перед ее величеством предстою я как действительный злодей; искренне и сердечно мое раскаяние и пролитие слез, на всю жизнь мою мне осталось единым утешением; да будет со мною воля ее величества! Умилосердися токмо, милосердая монархиня, над бедными сиротами детьми моими и братом и помилуй их!..

Так в тайных застенках Шлиссельбургской крепости была скручена воля влиятельного представителя передовой части русского общества екатерининского времени.

Екатерина могла торжествовать: Новиков, который так смущал ее покой, валялся в пыли у ее ног, прося пощады…

Но следователь не был удовлетворен показаниями Новикова и написал на допросных листках: «Как он по сему пункту вопрошаем был двоекратно по притчине несогласно с существом самого дела показания, как о том значит особая при сем записка; в сем пункте сам он признает себя преступником».

Имя Павла в допросах не упоминалось; эта часть показания Новикова была из общего дела изъята и представлена императрице с таким заключением: «В объяснении Новикова по записке Баженова есть нечто, сокрыто быть желающее».

Что же это за бумага?

Для истории она не сохранилась; повидимому, она была уничтожена Павлом, когда он, заняв престол, чуть ли не в первый день затребовал эти бумаги к себе.

Екатерина ознакомила с баженовской бумагой Павла.

Наследник резко отрицал свои разговоры с Баженовым о масонских делах и прислал императрице следующее двусмысленное письмо: