Базил Хвостолом

Но почему-то эта мысль не волновала ее так, как могла взволновать когда-то.

Берега реки были усеяны белыми камнями. Вода стояла высоко, и достаточно было лишь опустить бурдюки, чтобы сразу же их наполнить.

Вода обжигала холодом, и он был сродни тому холоду, который жил в ее сердце. Она больше не понимала себя. И виной этому был не только чародей Трембоуд.

Поначалу с ней обходились гнусно. Ее связали, заткнули рот и провезли контрабандой в ковре на борту одного купеческого судна; а как-то ночью ее запрятали в гроб в покойницкой в Риотве.

Затем в Кадейне ситуация улучшилась. Там были номера люкс в «Грандотеле» плюс страстная любвеобильность Трембоуда и их обоюдные поиски музы искусства и музыки в этом огромном городе.

Что-то переломилось в ее сердце. Вести подпольную жизнь в роскоши было столь романтично. У Трембоуда везде были друзья, или слуги, без разницы. Агенты ведьм разыскивали его, но он с легкостью ускользал от них, и они так никогда и не проникли в тайну закрытых номеров отеля «Таблор».

Она уже не думала о побеге. Она перестала сопротивляться его атакам и даже вновь стала находить в них удовольствие.

Была ли это любовь? Могла ли она всерьез полюбить этого мужчину, жестокого, грубого, но который бывал порою так нежен, что она охотно ему уступала?

Но, спрашивала она себя, разве можно было ему не уступить? Знание о его силе, его интеллекте и остроумии внушало ей благоговейный страх. Трембоуд настолько превосходил всех мужчин, которых она знала, что казалось, будто он был созданием другой породы. Фактически она была его рабыней. Мало того, она была счастлива ею быть. Вот только порой не могла понять, почему.

Не то чтобы он ее часто бил, по крайней мере с тех пор, как они остановились на роскошной вилле в пригороде Кадейна, такое случалось редко. Тогда она стала сопротивляться, и он, ослепленный яростью, дал волю своим рукам и оставил ее корчиться на полу.

Потом он сдержался, все еще вне себя от ярости, но памятуя о ценности своей узницы. Жизнь его висела на волоске, и принцесса была ему просто необходима. Повелители из Падмасы и так бы не смирились с провалом, а если еще он потеряет Беситу, тут уж вовсе пиши пропало.

Она это тоже понимала. Он не мог обидеть ее слишком серьезно, что бы она ни сделала. И все же она не отталкивала его слишком далеко и была довольна тем, что ему прислуживала.

Иногда она думала, что случившееся – расплата за ту пустую, беззаботную жизнь, которую она вела раньше. Но странно – теперь, узнав тяжелую ее сторону, она ощущала себя более бодрой, чем когда-либо прежде.

Сгибаясь под тяжестью бурдюков с водой, она возвращалась по склону в лагерь. Беситу не переставало изумлять, что вот она, принцесса королевской крови, тащит воду для своего господина, как какая-нибудь служанка из простонародья. Но почему-то она не ощущала в этом ничего унизительного. Как и не было никакого желания жаловаться.

Они разбили палатки в роще на небольшом пригорке. Долина Ган расстилалась перед ними от края до края, на востоке переходя в лес, покрывавший подножие горы Тамарак.

Дальше к югу, возвышаясь над всем пейзажем, виднелся огромный купол горы Ульмо. Бесита, не отрываясь, смотрела на ее белоснежную вершину. Где-то там, далеко за горой, и за другими горами, был ее дом.

Дом – казалось, при одной мысли о нем сердце должно было разрываться на части, но ничего такого не происходило. Дом значил теперь не то, что прежде. Она спрашивала себя, почему? Принцесса любила Марнери, и где, как не в Марнери, осталась ее настоящая жизнь?

Затем она подумала о Трембоуде, вспомнила, как он лежал, раскинувшись на постели в Кадейне, и тусклый зимний свет падал на его смуглую кожу. Он, Трембоуд, был ее домом, он был ее богом. Она ощутила, как жар опять вливается в ее бедра. Она отчаянно нуждалась в этом мужчине, и ничего больше не имело значения, кроме ее неистовой страсти к нему.

Ноша была тяжела, но она упорно тащила ее по склону в лагерь. Постепенно она обретала навыки. Не то что в самом начале, когда она мучилась от слабости и беспомощности.

Она принесла и поставила воду. Из палатки раздался голос ее господина:

– Эй, женщина, вымой меня.

Она налила воды в небольшой таз, взяла две чистые тряпки и вошла. Трембоуд сидел на маленьком походном табурете, в сапогах и почти без ничего.

Бесита затрепетала. Он вновь был готов овладеть ею.

Именно для этого она и существовала. Она опустилась на колени и сняла ему сапоги. Затем начала омывать ему ноги. Руки его гладили ее волосы, и Бесита придвинулась ближе. И замерла.

У палатки кто-то стоял и громко кашлял.

– М-м-м, господин Трембоуд.

У Трембоуда полезли глаза из орбит. Если это была очередная дерзкая выходка Гаспера Раканца, то он заставит наглеца пожалеть об этом. У него уже поперек горла стояли все эти кавалеристы. Сборище напыщенных простофиль.

– Ну чего там еще?