Я пытался защитить Рико, прикрыв его своим телом, пытался заслонить его от сквернословия, доносившегося со стороны пляжа на вульгарной смеси плохого английского и деревенского испанского. Я перенес вес Рико на правое колено и размял онемевшую левую руку.
— Отвечай мне, ты, священник! Я требую, чтобы ты говорил со мной! — заорал Кабальеро. — Ты что, не боишься? Ты не будешь молить о том, чтобы я сохранил твою жалкую жизнь?
— Он без сознания и не слышит тебя. Он умирает, ему очень больно. Твоя пуля станет для него благом.
— Говори со мной!
Пуля шлепнула по воде всего в десяти сантиметрах, но я помню, что мне было удивительно спокойно.
— Он не слышит тебя. Дай ему умереть как христианину. Твои деньги в машине. Бери их и уходи.
Кабальеро обернулся, чтобы взглянуть на разбитый седан.
— Ты врешь.
— Смотри сам, синий чемодан в багажнике.
— Ты врешь!
— Как хочешь. Я не уйду, пока кардинал не умрет. Потом мы вместе посмотрим.
— Ты тоже умрешь, дружок священника.
— Думаю, кардинал очнется перед смертью и подтвердит тебе, что все правда.
Жадность и жажда мести захлестнули Кабальеро, борясь в его душе. Жадность оказалась сильней. Он бросился к машине, пригнулся, как в кино, оглядываясь по сторонам и стараясь не упускать из виду ни Рико, ни деньги. Потребовалось меньше минуты. Рико застонал. Я сидел спокойно, разминая мышцы.
Кабальеро захлопнул крышку разбитого багажника и, бросившись обратно к кромке воды, осторожно положил синий чемодан перед собой на песок.
— Это обман.
— Нет.
— Если ты обманул меня, то тебя ждет мучительная смерть, но только после того, как умрет твой чертов дружок-священник.
Мне нечего было ему ответить.
Кабальеро присел на корточки и открыл молнию чемодана с деньгами. Его глаза загорелись, когда при свете луны он осматривал плотно упакованные банкноты. И тогда я поднял левую руку, прицелился так тщательно, как только мог из своего неудобного положения, и четыре раза выстрелил в Педро Кабальеро.
Позже я оттащил стонущего кардинала к оставленному колумбийцем черному седану с кондиционером и продавленными велюровыми сиденьями. Трясущийся, истекающий кровью, всхлипывающий, я повел машину обратно к большой земле.
Еще несколько секунд, и чемодан с миллионом был заперт в багажнике машины Кабальеро. Наверное, в то мгновение я не думал об этом как о воровстве.
Но кого я хотел обмануть?
Пока я вез Рико в больницу, из моей головы не шла мысль об этих деньгах — моих деньгах.
— Это кардинал, Кокаиновый кардинал. Он тяжело ранен, находится без сознания. Помогите ему.
Я, наверное, выглядел как ненормальный, ворвавшись в приемный покой неотложки с Рико на руках.
Я слышал щебет медсестры-латиноамериканки, она знала Рико, это хорошо, но врач с неподвижным лицом отмахнулся от меня чуть ли не с презрением.
— Не надо было двигать его с места. Положите его на стол. Подождите там. Кто-нибудь осмотрит порез у вас на лице.
Но я не стал ждать. Вернувшись к машине, я поехал домой. Я спрятал чемодан под крышу гаража и накрыл заляпанным краской брезентом. Потом я вернулся в больницу — прошло всего полчаса.
На этот раз я бросил машину с открытой водительской дверью и работающим двигателем. В притворном оцепенении я бродил вокруг оживленной парковки, спустя несколько минут меня опознал полицейский и бережно проводил обратно в больницу.
Мои повреждения оказались незначительными, но Рико был ранен серьезно; в операционную его привезли с контузией, сломанными ребрами, повреждениями легких и, возможно, других внутренних органов. В последующие дни монахини, священники и толпы простого народа с цветами, свечами и четками устраивали стихийные собрания на лужайке возле больницы, чтобы помолиться за здоровье кардинала, находившегося в критическом состоянии.
В искаженных сообщениях прессы я превратился в героя того события, что энергичному и жестокому городу стало известно под названием «Резня на дамбе». И ни слова о чемодане или деньгах.
В тревожные первые дни кардинал несколько раз почти умирал, и в новостях не раз появлялось слово «чудо». Но Рико не умер. В итоге врачи объявили, что гордятся своим пациентом-кардиналом. Несмотря на то, что у его высокопреосвященства остались кое-какие провалы в памяти о том, что они называли «происшествием», в остальном кардинал полностью поправился, заявляли врачи, восторгаясь собственной работой.
— Ты спас мне жизнь,