Базисный дефект. Терапевтические аспекты регрессии

За время, прошедшее с 20-х годов, наш метод в значительной степени усовершенствовался. У нас есть все основания утверждать, что мы можем лечить пациентов, которые в прежние времена считались неизлечимыми. Несомненно, мы можем лучше – гораздо глубже и с большей достоверностью, чем наши коллеги сорок лет назад – понять обычного пациента. В процессе этого развития мы собрали богатый урожай как клинических наблюдений, так и сбивающих с толку проблем. Все они имеют отношение к тому, что происходит и наблюдается в аналитической ситуации. На первый взгляд, этот материал может быть описан в терминах эдипова конфликта, средствами языка взрослого человека. Однако pari passu[2] с углублением нашего опыта и совершенствованием наших возможностей наблюдения мы сумели распознать в аналитической ситуации некие коллизии, которые ставят серьезные проблемы для наших теоретических представлений, а также для нашего метода.

Например, мы узнали, что некоторые пациенты испытывают огромные затруднения в «принятии» всего, что увеличивает их внутреннее напряжение. Вместе с тем пациенты другого типа могут «принять» все, что угодно, так как их сокровенная самость, по-видимому, остается по большому счету незатронутой. Пациенты, которые принадлежат к одному из этих двух типов, создают, как я только что отметил, серьезные теоретические и технические трудности, возможно, в силу того, что их отношение к аналитику существенно отличается от того, которое мы обычно ожидаем на эдиповом уровне.

Пациенты, о которых мы только что говорили, представляют собой лишь небольшую выборку из всей совокупности пациентов, которых обычно называют «глубоко нарушенными», «имеющими глубинное расщепление», «тяжелыми шизоидами», «имеющими слишком слабое или незрелое Эго», «в высшей степени нарциссическими» или страдающими от «глубокой нарциссической раны» и т. д. При этом подразумевается, что истоки их расстройства лежат дальше и глубже уровня эдипова конфликта. Используя терминологию часто обсуждаемой теоретической проблемы, мы можем сказать: неважно, достигают ли они эдипова уровня в процессе развития уже больными либо более поздние травматические события обнаруживают несостоятельность защитных механизмов, принадлежащих этому периоду, вынуждая пациентов к регрессии или отклонению за эдипов уровень. В этом контексте, по сути, важным является само признание существования двух различающихся уровней аналитической работы.

Чтобы пояснить, с какими именно проблемами приходится сталкиваться на этом уровне, я хочу сослаться на часто цитируемый пример из совершенно иной области. На наших исследовательских семинарах, посвященных общей медицинской практике (Balint M., 1964), врачи довольно часто докладывали о такой типичной ситуации. В беседе с пациентом они достаточно четко объясняли ему суть его заболевания, а затем, когда реальные итоги их разъяснений сопоставлялись с ожидаемыми, на удивление часто оказывалось, что объяснения были понятны только доктору. Для пациента они ничего не проясняли – часто слова доктора вовсе не воспринимались как разъяснение. Всякий раз после доклада какого-нибудь врача, в котором звучали заверения в том, что он предлагал четкие объяснения, обычно следовал вопрос: «Да, четкие, но для кого?» Это расхождение между намерением и результатом было вызвано тем, что одни и те же слова имеют совершенно разное значение для сочувствующего, но невовлеченного доктора и для его глубоко вовлеченного пациента.

Мы, аналитики, часто оказываемся в похожей ситуации. Мы предлагаем нашим пациентам ясную, немногословную, обоснованную, своевременную интерпретацию, которая – к нашему удивлению, отчаянию, раздражению и разочарованию – нередко либо не оказывает влияния на пациента, либо оказывает совсем не то воздействие, которое предполагалось. Другими словами, наша интерпретация бывает абсолютно непонятной или даже совсем не воспринимается как интерпретация. Обычно аналитик в целях самоуспокоения прибегает к попыткам рационализации возникающего в результате разочарования; при этом возможны три варианта рассуждений. Аналитик может осуждать себя за ошибку, которую он допустил в определении наиболее важной тревоги в данной ситуации – дескать, он пошел по ошибочному пути, интерпретируя то, что имело второстепенное значение. Вслед за этой самокритикой обычно следуют безумные попытки угадать, что же именно в фантазиях пациента встало преградой на пути понимания интерпретации аналитика. Затем аналитик может реанимировать в себе извечную полемику по поводу относительных достоинств или недостатков интерпретаций содержания материала, защиты или переноса, которая может продолжаться бесконечно. И, наконец, он может успокоить себя, уверившись в том, что сопротивление пациента в данный момент было слишком сильным и поэтому ему, видимо, потребуется значительное время для того, чтобы «проработать» его. Эта последняя формула является самой эффективной, поскольку сам Фрейд в свое время прибегал к ней.