Окончательным устремлением старой этики были отделение, дифференциация и дихотомия, сформулированная в мифологической проекции Страшного Суда, в образе отделения овец от козлищ, добра от зла; идеалом новой этики, с другой стороны, является комбинация противоположностей в единой, стремящейся к единству структуре. Принципиальным в новой этике является не индивидуальное требование быть «хорошим», но обязательство становиться психологически автономным, иначе говоря, не заражаемым психологически (Нойманн, 1999, с. 103).
Долгие годы советское общество было убеждено, что американский империализм является врагом нации, врагом советского народа, а американцы также были убеждены, что их враг — коммунизм, а мы представляем для них империю зла. Взаимные теневые структуры возникали, проецируясь друг на друга. Пока любая политическая партия убеждена, что именно она ответственна за все «доброе» в государстве и обществе, она может подряжать свои теневые элементы для совершения преступных действий в отношении другой политической партии, и тогда мы будем иметь «ночь длинных ножей» или соловецкие лагеря для врагов народа, Уотергейт или теракты в Чечне, Москве или Грузии. А человек, нанятый для убийства Троцкого, будет козлом отпущения. Пока представители любой религии, любой расы, любой национальности убеждены, что Господь говорит только посредством их веры, через их культуру, мы будем продолжать иметь инквизицию и проблемы Приднестровья, Карабаха, Сараево или Ирака.
Литература
Аналитическая психология: Прошлое и настоящее. — М 1995
С. 99-112.
Аналитическая психология: Прошлое и настоящее. — М., 1995.
С. 80–98.
Вместо послесловия
Люди обычно ищут быстрое решение своих проблем. Мы хотим ответа, рецепта, хотим, чтобы наша боль была преодолена, хотим от нее избавиться, избежать страданий. Мы хотим найти решение и ищем его во внешних авторитетах. Это законное ожидание в случае многих физических недомоганий и болезней, но оно не работает, когда мы оказываемся перед психологической проблемой, где каждый вынужден принимать личную ответственность зато, какими оказываются те или иные вещи, либо искать суггестивные или магические приемы изменения внешней действительности и способа своего существования. То, чего люди хотят, и то, в чем они нуждаются, редко совпадают. Вы идете в анализ, задетые, обиженные, ущербные, с определенными целями и ожиданиями. Но довольно скоро ваша личная повестка дня улетучивается, и вы обнаруживаете, что захвачены вопросами, о которых ранее и понятия не имели, и болячками, о существовании которых ничего не знали — или знали, но избегали о них думать. Очень волнительно узнавать о себе что-то новое, да и вообще полезно получать информацию такого рода. Она неизбежно приводит к некоторой инфляции, и какое-то время вы думаете, что получили ответы на все интересующие вас вопросы, но эта же информация может оказаться весьма болезненной, поскольку обычно вещи становятся хуже, прежде чем они делаются лучше.
Говорят, что юнгианский анализ предназначен лишь для элиты, потому что дорог и занимает много времени. Здесь верно лишь то, что анализ действительно требует определенного времени и энергии, к тому же он действительно не дешев. Но на Западе к нему прибегают и самые обычные люди, рядовые граждане. И деньги им достаются трудом, а не падают с неба. Но они урезают свой бюджет сознательно, чем-то жертвуя. Это вопрос приоритетов: вы тратите деньги на то, что считаете ценным для себя, на то, что цените вообще, и если вы в чем-то ущемлены, то находите способ преодолеть это ущемление.
Юнгианский анализ существует не для того, чтобы делать себя лучше. Он посвящен становлению сознания относительно реального текущего личностного статуса человека, включая и его силу, и его слабости. Анализ — это не нечто, что делается для вас. Его целью является не совершенство, а завершенность, полнота. Конечно, полнота, как и совершенство, достижимы лишь в идеале, но, как сформулировал это Юнг, «цель важна только как идея: существенным же является opus[работа над собой], ведущая к самой цели, и это — пожизненная цель» (Юнг, 19946).
Закономерен вопрос: а как же быть подавляющему большинству людей в российском обществе, для которых любой анализ — фрейдовский, юнговский или какой-нибудь еще — вещь неведомая и труднодоступная? Ведь для всего, с чем сталкивается человек, имея дело со своей психикой, о чем он не отдает себе отчета или что попросту не осознает, требуется специально подготовленный психотерапевт или аналитик. Но если такого специалиста нет (а в России их пока слишком мало), то что тогда?