Бд-16: Теория разумного эгоизма (СИ)

  Тупая, изматывающая боль. Не отпускает, зараза, ни на секунду. Уверенно и неотвратимо разъедает прогнившее мое нутро. Грызет, влажно чавкая, беззащитную плоть.

  Первая Городская больница. Лучшая среди худших. Эскулапы с пустыми глазами. Медсестры в голубых резиновых перчатках. Нянечки в разношенных тапках. Компьютерная томография: электронно-беззастенчивое копание в кишках. Многорукие, но безголовые роботы "Da Vinci". Морг в соответствии с мировыми стандартами. Может быть кому-нибудь это и помогло. Не мой случай. Мне осталось совсем немного. Сутки. Или около того.

  Предлагали морфий. Не хочу. Желаю до конца понимать, чувствовать, вдыхать тухлые больничные запахи. Созерцать потолок в облупившейся побелке. Лаяться с медсестрами. Хочу смотреть на Дашку. Держать в руке ее прохладные тонкие пальцы. Прижимать к щеке. Шептать бессмысленные ласковые глупости. Слышать их в ответ. От этих слов боль на время отступает. Можете мне не верить. Но так оно и есть.

  Когда все испробовано, остается одно: Биоморфный Раствор Времени. Новейшее изобретение человечества. Последний шанс. Вливание возможно один раз в жизни. Больше организм не выдерживает. Теперь вот моя очередь. А сколько дней собрали - это уж как повезло.

  Хочется выбраться отсюда. Живым. Не ногами вперед. Вернуться, наконец, домой. Принять душ. Затянуться взасос сигаретой. Сожрать булку с колбасой. Хочется наконец уснуть. Хочется нормально помочиться - без этого гребаного катетера.

  Врачи сказали, сутки - это по самым оптимистичным прогнозам. Я продержусь. Должен продержаться до завтра. А завтра - Раствор Времени. Чем ближе к моменту загибания, когда организм пускает в бой последние резервы, тем больше вероятность, что подействует. И я не собираюсь эту вероятность уменьшать. Тут главное, не откинуться раньше времени. Но этого вы от меня не дождетесь.

  Блестящая игла. Зыбкий пакет на штативе капельницы. Кап - день. Как-кап - неделя. Кап-кап-кап - месяц. Все время, как скупой рыцарь, пересчитываю отданные мне дни. Бесценный мой запас. Спасательный круг. Последняя соломинка. Два с половиной года почти. Целое состояние.

  Подаренные дни. Да, подаренные дни...

  Первым позвонил школьный друг, Ванька Березкин. Одноклассник. Бери, говорит, пять лет. Там, может, врачи чего-нибудь и придумают. Не взял. И Дашке запретил. У Ваньки больные легкие, эмфизема. А дочкам-близняшкам Лельке и Вальке три года всего...

  Потом примчался Серый. Брат, как-никак. Вот. От меня. Полгода. Не жалко. И аж прослезился, болезный, от собственной доброты. А жена его, Рита, смотрела на меня злобной волчицей. Жалко было бездумно растраченных шести месяцев до колик в животе. И колики эти на лице ее очень явственно просвечивали.

  Лающий кашель рвет грудь. Сплевываю липкую мокроту в комок салфеток. Не отдышаться никак. Каждое движение через силу. Ничего. Завтра станет лучше. Волшебное слово - завтра.

  На работе, как водится, скинулись все по одному дню. Как хорошему человеку не помочь. Сорок один сослуживец. Сорок один день. Спасибо вам и низкий поклон. Жаль только, компания у нас маленькая. А то стал бы я бессмертным. Как Кащей.

  От государства, за выслугу лет, двадцать три дня. Как с куста. Блевать хочется от благодарности. Кстати, а откуда у государства столько дармовых дней? Столько не получишь от самоубийц по телефону линии доверия.

  От Армии Спасения - двенадцать часов пятьдесят три минуты. А почему не пятьдесят две? Или пятьдесят четыре? Но, в любом случае, не зря, значит, кидал свои минутки, тогда еще не драгоценные, в их кубышки, что расставляют перед Рождеством в каждом торговом центре.

  Дядюшка Самуил из Америки отвалил целый год. За ненадобностью. Зажился, говорит, на свете. Девяносто три года как-никак. А я вот не зажился. Такая печаль. На таможне с дядюшкиного года налог сняли. Чтобы жизнь медом не казалась. Гуманисты, блин.

  Крыса-боль грызет, не отвлекаясь, что попадется. Печенку мою, селезенку, кровоточащие легкие. Ну, хватит уже. Я же не спартанский мальчик, которому украденный лисенок нутро проел. Я обычный женатый программист. Двое детей. Одна теща. Одна задача. Почти невыполнимая.

  Двоюродная сестра, Валерия, не ответила на телефонный звонок. Никогда не отвечала. А чего ее винить. Я бы ответил? Это я теперь думаю, что да. Задним числом.

  Кузина Лелька с мужем дали по три месяца. Сейчас уписаюсь от благодарности. Только вот катетер мешает. Но, заметьте, на пса своего, пуделя Артамона сраного, каждый из них по полгода выложил, когда тот лапы откинуть собирался. Потому что пес им родной. А я кто?

  Тех сбережений, что в семье были, хватило на двенадцать недель. Вот и весь расклад. Не густо, господа.

  Дашка плачет все время. Всю жизнь отдам, говорит. Я без тебя не хочу. Ну уж нет. Может другие мужики и готовы за своих женщин прятаться, я не собираюсь. Нет. Дашка должна быть. За нас двоих.