Беатриса в Венеции

Она любила Гастона и, как настоящая женщина, находила ему тысячу оправданий. Ни одной минуты она не верила в то, что он может обмануть ее или может предать ее. Она все время думала только о том, что Гастон, кажется, действительно любит ее, и эта мысль помогала ей терпеливо переносить ужасные часы неизвестности и тревоги. Мало-помалу мысли ее стали путаться, она тихо заснула и видела во сне опять Гастона, видела, как он раскрывает ей свои объятия, и она с безумной радостью бросается к нему. Она спала в продолжение целого часа. Проснулась она с большим трудом, когда Фиаметта стала будить ее, чтобы обратить ее внимание на шум, раздававшийся внизу.

— Маркиза, — сказала она, — вы слышите, как там внизу шумят?

Беатриса быстро поднялась с постели, на которую она прилегла полуодетая, и испуганно оглянулась кругом. Начинался рассвет, свечи почти догорели, и в комнате было совершенно темно. Внизу за дверями ясно слышались чьи-то крики, поспешные шаги, звук сабель, там, видимо, происходило что-то особенное. Фиаметта разбудила свою госпожу после того, как сама проснулась от какого-то громкого голоса, раздавшегося с гондолы, подплывшей к дверям дома. Ей показалось, что это был голос Джиованни; обе они сидели теперь молча, прислушиваясь к тому, что происходит в доме; затем Беатриса накинула на себя капот и босая подошла осторожно к двери. Впоследствии она долго еще вспоминала, какой холодный был паркет и как она долго возилась с ключом, прежде чем ей удалось наконец отпереть дверь. Фиаметта же в это время куталась в простыни на постели и плакала и стонала, как маленький ребенок. Беатрисе наконец удалось повернуть ключ в замке, она приотворила чуть заметно дверь и стала опять прислушиваться. Она сначала не могла ничего рассмотреть в темноте коридора, но потом вдруг увидела труп солдата, неподвижно лежавший недалеко от ее комнаты; в груди его зияла страшная рана, фонарь его, еще горевший, стоял тут же на полу.

Глаза убитого были устремлены наверх в потолок; на него, по-видимому напали внезапно и застигли его врасплох. Это неожиданное зрелище так поразило Беатрису, что она в ужасе не могла двинуться с места, а между тем, она ясно сознавала в эту минуту, что человек этот убит ее друзьями, и они сами находятся где-нибудь поблизости от нее. Кто же, кроме друзей, мог придти в ее дом, когда все венецианцы будут бояться ее как заразы? Она думала о том, кто бы это мог быть, и не могла вспомнить ни одного имени, кроме Джиованни, да это был, очевидно, Джиованни, но откуда же он явился? И если это был он, то почему же вдруг везде воцарилось мертвое молчание? В коридоре не было видно ни души, она прислушивалась напряженно, но не могла расслышать ничего, по-видимому, тот, кто убил солдата, испугался чего-то и снова выбежал из дома. Но где же был да Понте и все остальные? Неужели он спал? Темнота кругом царила прежняя, ответа на этот вопрос не могло быть, надо было ждать, пока взойдет солнце и озарит, наконец, совершенно этот коридор и большую лестницу. Беатриса опять прикрыла дверь и в изнеможении прислонилась к ней.

— Они убили одного из солдат, Фиаметта, — сказала она шепотом, едва слышно. — Скажи мне, что, собственно, ты слышала? Я никого не вижу, мы совсем одни, дитя. Что, собственно, тебя разбудило?

Фиаметта встала и невольно содрогнулась, заметив, что дверь не совсем заперта.

— Кто-то крикнул, — сказала она. — Затем я слышала голос капитана, да, это был его голос, я это знаю наверное. Джиованни вернулся, я это тоже знаю, но, пожалуйста, маркиза, закройте дверь, мы и так все услышим. Боже, мой, как я напугана! Неужели они убьют нас, маркиза? Я так боюсь смерти, я еще так молода! И зачем им причинять мне зло? И почему это Джиованни молчит? Хоть бы он подал голос, ведь он знает, что мы ждем его с нетерпением.

Бедная девушка совсем растерялась, панический ужас овладел ею, она не сознавала больше, что говорит; она смотрела на эту приотворенную дверь, и ей казалось, что убийцы уже стоят за нею и сейчас ворвутся к ним и убьют ее. Маркиза, видя ее отчаяние, ничем не могла помочь ей, так как и сама она в эту минуту не могла себе дать отчета в том, что именно происходит в доме. «Если это Джиованни, — думала она, — хоть бы он пришел к нам». И, не веря возможности подобного счастья, она тоже, как обезумевшая, металась от окна к дверям и обратно, а Фиаметта, глядя на нее, невольно подумала: «маркиза тоже боится, значит, для нас все потеряно!»