Беатриса

— У нас впереди еще десять дней, — тонко заметил Ла Пальферин, — по совести говоря, это не слишком много для такого нелегкого дела. Теперь, когда я узнал маркизу, я могу сказать, что бедняга Артур здорово прогадает.

— А что ты сделаешь, когда бомба разорвется?

— Было бы время, а придумать можно. Меня врасплох не застигнешь.

Заговорщики прошли в гостиную клуба и застали там маркиза де Рошфида; он состарился за несколько дней на два года, он не надевал корсета, потерял весь свой лоск, даже не брился.

— Ну, как, дорогой маркиз? — спросил Максим.

— Ах, дружок, жизнь моя разбита...

Артур говорил минут десять, и Максим слушал его с самым серьезным видом: он думал о своей свадьбе, которая должна была состояться через неделю.

— Послушай-ка, милый Артур, я уже предлагал тебе испробовать единственное средство удержать Орели, а ты не захотел...

— Какое средство?

— Ведь я советовал тебе поужинать у Антонии.

— Правда, советовал... Но что ты хочешь! Я люблю, а ты просто занимаешься любовью, как Гризье фехтованием.

— Вот что, Артур, дай Орели триста тысяч франков... за ее особняк, а я обещаю найти тебе нечто лучшее, чем госпожа Шонтц... Но о моей прекрасной незнакомке поговорим позже, вот идет д'Ажуда, мне нужно сказать ему два слова.

Максим оставил безутешного обожателя Орели и подошел к посланцу столь же безутешного семейства Гранлье.

— Дорогой мой, — шепнул д'Ажуда на ухо Максиму, — герцогиня в отчаянии. Каллист потихоньку складывает чемоданы, взял даже заграничный паспорт. А Сабина решила преследовать беглецов, догнать Беатрису и расцарапать ей физиономию. По-видимому, Сабина беременна, но капризы, обычные в ее положении, принимают ужасный оборот; она дошла до того, что открыто купила пистолеты.

— Сообщи герцогине, что госпожа де Рошфид никуда не уедет и что через две недели все будет кончено. А теперь, д'Ажуда, дай мне руку. Помни, что ни ты, ни я, мы ничего не знаем, ни о чем не говорили! Мы лишь благородные свидетели игры случая.

— Герцогиня уже заставила меня поклясться на Евангелии и распятии.

— А ты примешь в своем салоне мою жену?

— С удовольствием.

— Вот все и будут довольны, — промолвил Максим. — Предупреди только герцогиню об одном обстоятельстве, которое задержит на полтора месяца ее путешествие в Италию и которое касается господина дю Геника; позже я открою тебе причину.

— Что же это такое? — спросил д'Ажуда, глядя на Ла Пальферина.

— Вспомните слова Сократа, которые он произнес перед уходом: «Принесем в жертву Эскулапу петуха», — но ваш зять отделался петушиным гребнем, — ответил Ла Пальферин, и глазом не моргнув.

В точение десяти дней Каллист жил под бременем гнева Беатрисы, тем более неодолимого, что питался он подлинной страстью. Маркиза действительно испытывала ту любовь, которую грубо, но верно нарисовал Максим герцогине де Гранлье. Быть может, не существует ни одного нормального человека, который хоть раз в течение своей жизни не познал бы этой ужасной страсти. Маркиза чувствовала, что ее безраздельно подчинила себе высшая сила, покорил молодой человек, который не признавал ее достоинств; будучи столь же благородного происхождения, как и она сама, он смотрел на нее спокойным и властным оком; все ее женские ухищрения вызывали у этого юноши лишь вежливую улыбку. Словом, она стала жертвой настоящей тирании, ибо Ла Пальферин всякий раз оставлял ее плачущую, оскорбленную, исполненную сознания вины. Ла Пальферин играл с г-жой де Рошфид ту же комедию, которую г-жа де Рошфид играла в течение полугода с Каллистом. С того рокового дня, когда Беатриса была публично унижена в Итальянской опере, она беспрестанно твердила Каллисту:

— Раз вы предпочли мне свет и вашу жену, значит, вы меня не любите. Если вы хотите доказать свою любовь, пожертвуйте светом и женой: бросьте Сабину, и уедемте куда-нибудь — в Швейцарию, Италию или в Германию!