Беби из Голливуда

— Да, — шепчет маман. — Вот что бывает, когда берешь в мужья слишком молодого…

Тут Джимми просится пипи, но на английском Лос-Анджелеса, и хотя Фелиция успевает перевести значение его требования, тем не менее не достаточно быстро, поэтому парень писает прямо на натертый паркет.

Глава 18

— Все прошло нормально?

— Да. Ваш друг сказал, что он со своей женой поедет домой и вы можете ему позвонить.

Разговор происходит в отеле миссис Лав-ми. Шесть часов утра, она только что приехала.

— Давайте поднимемся в ваш номер, — предлагаю я.

Она идет за ключом, и мы вместе входим в лифт. Апартаменты на последнем этаже. Из окон ее комнаты Париж как на ладони, весь в огнях… Номер состоит из прихожей, спальни и гостиной с камином под Людовика Какого-то.

— Хотите выпить? — спрашивает она.

— С удовольствием. Вы позволите позвонить?

Я звоню Толстяку. Но трубку снимает бегемотиха. Не успев узнать мой голос, она начинает вопить, что дело так не оставит, пойдет во все газеты, что мы, полицейские, только жрать да болтать здоровы. При этом жертва похищения постоянно отвешивает оплеухи своему нежному мужу, который стоит рядом и пытается ее успокоить.

— Ладно, Берта, — отвечаю я. — Пойдите к кинозвезде и представьтесь его людям, как вы уже представлялись. Могу поставить сотню, что они вас отделают под орех!

— Что? Да что вы говорите!

— Я говорю, что вы перестарались в вашей истории… Ваши похитители никогда не потчевали вас хлороформом и не завязывали глаза. Знаете, почему? Да потому что они приняли вас за ту, что похитила ребенка в доме, куда вас привезли! Так что не надо играть в Фантомаса., чтобы поднять настроение парикмахерам в вашем квартале… Да черт возьми, вы потому и были уверены, что узнали дом, так как видели его собственными глазами. Займитесь завтраком и почистите медальон Толстяка, это будет лучше, чем разыгрывать из себя героиню детективного романа, поверьте мне!

Я вешаю трубку, не дожидаясь, когда она обретет второе дыхание.

Мадам Лавми ждет меня, держа в каждой руке по стакану виски. Счастье воплощается.

— По крайней мере вы хоть мужчина, — говорит она уверенно.

Тут я ей отвешиваю свой главный взгляд с усиленной подвеской. Пардон, о чем я? Что вы говорите, графиня?

Я беру стакан из ее левой руки, той, что ближе к сердцу.

— Пью за ваше счастье, миссис Лавми…

— За ваше! — отвечает она.

Клянусь, оно могло бы быть нашим общим, сейчас, во всяком случае! Но я не рискую поделиться с ней своими соображениями на этот счет, дама, возможно, придерживается другого мнения… И кроме того, у меня, полицейского, своя работа! Эта работа заставляет проверить некоторые факты. Первое — не навешала ли она лапши на уши с так называемым письмом от мамаши Таккой.

Может быть мадам сама спровоцировала старушку, а теперь концы в воду, выражаясь буквально-фигурально. Мне это кажется невероятным, но невероятное как раз чаще всего и случается.

— Я как во сне, — говорит красотка Лавми.

Алкогольный напиток возвращает цвет на ее лицо. Цвет надежды, как говорил Марсель Нибениме, большой поэт (метр девяносто) нашего столетия.

Звонит телефон. Хозяйка номера поднимает трубку.

— Алло?

Она слушает, хмурит брови. Затем, закрыв рукой микрофон, говорит мне:

— Кажется, внизу какая-то монахиня спрашивает меня. Вы считаете… Это она за выкупом?

— Без сомнения. Скажите, пусть поднимется…

Она отдает распоряжения, кладет трубку и сидит неподвижно с горестной миной. Потом вздыхает:

— Как обидно!.. У монахинь не будет радости от такого пожертвования. Я в любом случае хотела отнести им немного денег, и вот…

Проведя инвентаризацию своей сумочки, мадам берет пятьдесят тысяч франков и кладет в конверт.

В этот момент раздается звонок.

— Вот и она, — шепчу я. — Спрячусь-ка лучше в ванной…

Миссис Лавми идет открывать. Входит монахиня. Через анфиладу приоткрытых дверей я наблюдаю за ней. Это очень старая, почтенная женщина. Она переступает порог, и они начинают болтать по-английски. Все бабы в этом сезоне, как сговорились, трещат по-непонятному!

Ну теперь твоя очередь вступать в игру, Сан-Антонио.

Я появляюсь в лучах своей неувядаемой славы.

— Хелло, преподобная мисс Сбрендетт. Вы теперь в клобуке, я смотрю! К какому религиозному ордену относитесь?

Старушка лихо подпрыгивает, потом сует руку в огромный карман для сбора подаяний и вытаскивает изящный пистолет.

— Что, наступил час молитвы? — говорю я.

— Деньги! — сухо рявкает секретарша без времени усопшей мадам Таккой.

Дрожа всем телом, миссис Лавми протягивает ей конверт. Старушка рвет его зубами и заглядывает внутрь. Делает страшную рожу.

Она говорит своей соотечественнице, что теперь не время для шуток и ей нужны пятьдесят штук, но в зелени…

Во время их препирательств у меня быстро созревает план. Между мнимой монахиней и мной находится стол с цветочной вазой. Мгновенная мысль — мгновенное исполнение, и тяжелая хрустальная ваза входит в контакт с головой старушки. Все происходит очень быстро, так быстро, что мисс Сбрендетт валится на пол, не успевая даже выстрелить…

* * *