На операционном столе — больной М, двадцать девять лет, симпатическая офтальмия. Он потерял глаз, когда в его нелицензионное такси врезался фургон. И вот — одна из таинственных трагикомедий тела: другой глаз, вовсе не пострадавший в аварии, начал отмирать. Автоиммунная реакция грозила слепотой, если не вмешаются медики. Чтобы спасти здоровый глаз, нужно вылущить тот, погибший. Пациент лишился стереоскопического зрения, и, вероятно, предметы будут слегка размываться в уцелевшем глазу, но зато он получит протез, который сможет вынимать на вечеринках — отличный фокус (
У Эйзена лицо бассет-хаунда, сонный голос. Он лениво попытал Джону об устройстве человеческого глаза (на уровне аппаратов Руба Голдберга — оптический нерв, ресничный ганглий, прямые мышцы).
— А вот посложнее. Ответишь — запишем в характеристике, что студенты на редкость образованные пошли. Какой писатель страдал слепотой, вызванной симпатической офтальмией?
Джона не сразу и припомнил писателей-слепцов. Джеймс Джойс? Гомер, кажется, был слеп. Все, сдаюсь.
— Джеймс Тербер.[17] Мне это рассказал хирург, когда я учился на третьем курсе. Теперь я передаю эти знания тебе. Не жалуйся, будто здесь ничему полезному не учат. Ты читал «Тайную жизнь Уолтера Митти»?
— В старших классах.
— Стоит перечитать, — со вздохом заключил Эйзен. — С годами эта книга обретает смысл.
В семь тридцать он вышел с работы. По дороге к метро проверил голосовую почту.
Стоя у входа в подземку на 50-й улицы, он набрал номер. Ответил ломающийся от пубертата голос.
— Привет, я Джона Стэм, мне мистера Белзера.
— Паааап!
Щелчок — взяли другую трубку. Спрессованный смех — Джоне представилась акустическая система объемного звучания формата 7.1, плазменный экран перед кожаным диваном, на столике рядом стакан «Макаллана», уют.
— Ивен? Положи трубку. (Первая трубка брякнулась на аппарат.) Хелло!
— Чип, это Джона.
— Привет, сынок. Минуточку. (Телевизор притих.) Спасибо, что перезвонил. Все тип-топ? Как учеба?
— В порядке.
— Скоро экзамен?
— Скоро.
— Тяжко тебе. Слишком много работаешь, сынок.
Легкий разговор — признак тяжелой проблемы. Нервы напряглись.
— Что-то случилось?
— Случилось? Не. Я больше насчет того, чего
— О’кей.
— Помнишь, мы обсуждали, насколько слабы обвинения?
Джона догадался, что от него требуется утвердительный ответ.
— Прекрасно, — продолжал Белзер. — И я тебе сказал, что подам ходатайство об отклонении иска. А теперь, прежде чем я продолжу по существу, ты должен уяснить, в чем суть такого ходатайства, а главное, как
— Угу.
— Теперь, когда ты понял, какое ходатайство нельзя подать, я объясню тебе, в чем состоит ходатайство номер 30-2-11. Нужно разобрать доводы противной стороны с юридической точки зрения. Не с точки зрения фактов. Улавливаешь разницу? То есть вопрос лишь в том, существуют ли
Белзер что-то отпил.
— Я даже не стану тратить силы, объясняя тебе, какая это ерунда. Это меньше чем ерунда. Может, они сдуются, как только поймут, что им предстоит реально решать дело в суде, а не слупить с нас по-быстрому компенсацию, как они рассчитывали.
Какая-то женщина отпихнула Джону, продираясь к входу в метро. Издали донесся ее голос:
— Такого рода судебные дела — если дойдет и до судебного разбирательства — не рассматриваются месяцами. Медина берет не почасовую оплату, а половину от вознаграждения, которое получит клиент. Поскольку и я знаю, и он знает, что в данном случае вознаграждение составит ноль или около того, он сам себе яйца прищемит, если будет и дальше настаивать на суде. Думаю, через пару недель мы о них услышим — здрасьте пожалуйста, они предлагают сесть за стол переговоров…
— Чип?
— А?
— Ноль или около того. Так сколько все-таки?
— Ты про что?
— Если мы проиграем, — пояснил Джона. — Так это будет побольше нуля.
—
— Почему вы сказали «около того»?