Беда

И его родители плакали около него. Отец, вырвавшийся из дома. Мать рядом с отцом. Луиза, которая плакала и обнимала его так крепко, что он не мог вздохнуть без боли, но все равно не хотел, чтобы она перестала его обнимать. И кто знает, сколько еще это продолжалось бы – сколько времени не размыкался бы этот семейный круг, такой тесный и священный, что даже деловитые нянечки и санитары только заглядывали в дверь, а за порог не заходили, – но тут вдруг послышалось дзинь, дзинь, дзинь, и отец Генри подошел к окну посмотреть, что там такое, и там оказался Санборн – он кидал в стекло камешки и пытался удержать Чернуху, которая сообразила, что Генри где-то в этом здании, и изо всех сил рвалась туда.

А когда к окну с трудом подошел сам Генри, она совсем потеряла контроль над собой. Она скулила, и прыгала, и вертелась волчком, и плясала на задних ногах, и лаяла без передышки. Генри засмеялся – хотя боль уже приближалась к нестерпимой, – и высунулся из окна, превозмогая боль, и окликнул свою собаку, но очень скоро одна медсестра заметила, что происходит, и загнала Генри обратно в постель. Она упаковала его в простыни, как в конверт, и сказала, что, раз ему хватило здоровья на то, чтобы встать с кровати, значит, он вполне может что-нибудь съесть, и Генри обещал это сделать и сделал – хотя яичницу явно жарили не на сливочном масле, и желтки были не сверху, а снизу, и ее не посолили, а гренки к ней дали из чересчур полезного хлеба.

Потом пришел врач и снял с бока Генри бинты.

– Везучий ты парень, – сказал он, и Генри с родителями переглянулись. – Знаешь, сколько дробинок из четырнадцати попало тебе в легкие?

– Ни одной? – спросил Генри.

– Правильно, ни одной. Если бы туда проникла хоть одна, ты пролежал бы у нас гораздо дольше. А так я сейчас снова наложу повязку, и мы продержим тебя здесь всего лишь до завтрашнего утра. Потом можешь ехать домой и хвастаться, что в тебя стреляли, а ты как огурчик.

– Спасибо, – сказал Генри.

А после того, как врач ушел вместе с родителями Генри, Луиза закрыла дверь палаты, где лежал ее брат, и села к нему на кровать, и взяла его за руку. Он крепко сжал ее руку. Они немного поговорили. Он улыбнулся ей.

– Все будет хорошо, – сказал он. И тихо добавил: – Оз.

– Оз, – прошептала она.

Когда родители вернулись обратно, Луиза глубоко вздохнула, еще раз взглянула на Генри и сказала им:

– Я должна кое в чем признаться.

Когда Генри медленно вышел из больницы на следующий день, Чернуха опять потеряла контроль над собой. Санборн едва удержал ее. А когда они все залезли в машину и Санборн ее отпустил, она сразу очутилась на Генри и ему пришлось защищать свой бок от натиска ее морды, и передних лап, и задних лап, и хвоста, и всего, что находилось в промежутке.

– Ну, – сказал отец, – как ты сегодня?

– Как огурчик, – ответил Генри.

– Через десять минут будем в гостинице, – сказал он.

– Она у озера. Номера очень удобные. Вид из окон просто чудесный, – добавила мать.

Его родители старались выглядеть жизнерадостными, но немножко перебарщивали – они вели себя так с тех пор, как Луиза рассказала им о несчастном случае.

Но в гостиницу и правда приехали быстро, и номера в ней действительно были вполне удобные, и озеро синело очень соблазнительно – хотя врач и предупредил Генри, что если он полезет купаться, то может подцепить инфекцию. Впрочем, этот соблазн оказался не настолько силен, чтобы выманить Генри под открытое небо, и, когда он ради эксперимента прилег на кровать в номере, который отвели им с Санборном – и в котором нелегально обитала еще и Чернуха, – его почти мгновенно сморил сон и он проснулся только вечером, когда родители вместе с Луизой зашли его проведать.

– Со мной все нормально, – сказал он, опередив их вопрос.

Отец кивнул.

– Мы подумали, ты не заскучаешь, если останешься здесь ненадолго с Луизой и Санборном.

Мать как будто слегка сомневалась.

– С тобой все будет в порядке?

– И со мной, и со всеми нами.

Отец потер ладонью щеку.

– А мы завтра утром встречаемся с мистером Черчиллем.

Чтобы обсудить… Чтобы разобраться, какие у нас могут быть варианты.

Отец посмотрел на Луизу, а потом на мать.

– Но какие бы они ни были, – сказал он, – это… в общем, ты прав, Генри. Нельзя построить свой дом далеко от Беды.

Генри кивнул.

Отец улыбнулся снова. Как хорошо было видеть его улыбку!

– Так значит, ты считаешь, мы можем оставить здесь вас троих – и Чернуху?

На следующее утро родители Генри сели в БМВ и уехали в Блайтбери-на-море.

Санборн с Луизой пошли вниз, чтобы принести Генри континентальный завтрак – который был гораздо лучше континентального завтрака на курорте «У Лесного озера».

Когда они вернулись в номер, Генри стоял рядом с кроватью, полностью одетый. Санборн поставил завтрак на тумбочку.

– Куда это ты собрался?

– «Я бы пошел на Катадин, если бы попал в беду». Так сказал Чэй. Он сказал, что ждал бы там, пока что-нибудь не случится. Пока кто-нибудь не придет.

– Кто например? – спросил Санборн.

– Например мы. – Он посмотрел на Луизу. – Мы идем на Катадин. Отыщем Чэя и спустимся вместе.