Беда

Доктор Джайлз дал отчет о состоянии Франклина Смита: об ампутации его искалеченной левой руки на уровне плеча, о травме грудной клетки и коллапсе одного легкого и о повреждениях головного мозга, ставших причиной его неопределенной активности. Когда мистер Куинси спросил, можно ли считать эти повреждения необратимыми, доктор ответил, что с медицинской точки зрения это весьма вероятно, однако он хотел бы напомнить суду, что результаты обследований пока не позволяют прийти к окончательному выводу. Когда обвинитель спросил, находится ли жизнь Франклина Смита в опасности, доктор кивнул.

– Могли бы вы оценить его шансы на полное выздоровление, доктор?

Генри почувствовал, как напряглась рядом с ним Скорбящая Мать.

– Обычно пациенты, получившие такие травмы, как Франклин Смит, расстаются с жизнью в течение суток. В этом смысле данный случай уже исключителен. Кроме того, насколько мне известно, мистер Смит был прекрасным спортсменом. Это тоже добавляет ему шансов. Однако о полном выздоровлении я говорил бы с большой осторожностью.

– Спасибо, – сказал обвинитель.

– Есть ли вопросы у защиты? – спросил судья.

Мистер Джаконда снова встал.

– Вы сказали, доктор, что о полном выздоровлении вы говорили бы с большой осторожностью. Что это значит?

– Это значит, что нельзя заявлять с уверенностью, что у нас есть шансы добиться полного выздоровления.

– Но все-таки оно в принципе возможно?

Доктор Джайлз ненадолго задумался.

– Пожалуй, до известной степени я согласился бы с таким утверждением. Мне приходилось видеть всякие чудеса.

– Благодарю вас, доктор, – сказал Джаконда.

Доктор Джайлз вернулся на свое место в зале.

Чудеса, подумал Генри. Он видел всякие чудеса. Стало быть, он не верит, что Франклин поправится. Он считает, что Франклин умрет, просто не хочет этого говорить.

И только теперь в первый раз Генри по-настоящему спросил себя: неужели так оно и будет?

Это было прекрасно, как он и думал. Просто кататься вдвоем. Просто разговаривать. И даже смеяться. Это было так легко вечером, под темным небом – ни луны, ни звезд. Просто болтать.

Он в жизни бы не поверил, что такое может случиться. Она же из Блайтбери. Ну как в такое поверить?

Но ведь случилось же! И он рассказывал ей о себе то, в чем еще никогда никому не признавался. Что он обожает Китса. Что сам пишет стихи. Он сказал ей, что пишет стихи!

И когда он это сказал, она тронула его за руку, и он знал, что она улыбается.

Может быть, она тоже про это думала, надеялась? Надежда встрепенулась в его душе, как певчая птица.

И вдруг – человек, бегущий по обочине. Человек, который встретился с ним взглядом, отвел глаза, а потом снова посмотрел на него. С ненавистью.

Крик, потом еще один, и кровь. Откуда так много крови? И рука! Куда она делась? Рука!

Домой! Домой сейчас же! Ты слышишь? Беги!

Не смотри на это.

И потом, в одиночестве – запах крови.

Этот запах вернул ему память. Разве мог он его забыть? Как им тянуло с залитых солнцем полей – так пахло то, что лежало в полях. Как его крошечная мать пыталась закрыть ему глаза. Но она ничего не могла поделать с запахом и с жужжанием мух, которые жадно туда слетались.

Он лихорадочно перевязывал место, где была рука, а потом вдруг вспомнил другой звук – или услышал его сейчас? Стоны.

6.

На свидетельское место вышел мистер Шерингем. Он сел как директор – нога на ногу, сложив руки на колене. Наклонился, чтобы поправить отвороты брюк над своими черными носками. Потом распрямился и поправил свой желто-синий галстук.

И стал ждать вопросов мистера Куинси.

– Мистер Шерингем, вы работаете директором Подготовительной школы имени Генри Уодсворта Лонгфелло, расположенной в Блайтбери-на-море?

– Да.

– Вы знакомы как с Франклином Смитом, так и с Чэй Чуаном?