Беда идет по следу

Выходя, я услышал, как он говорит кондуктору, что закроет Хэтчеру глаза, потому что склера на глазных яблоках, высыхая, коричневеет.

К моей верхней полке была приставлена лесенка. Карабкаясь вверх на трясущихся ногах, я заметил, что внизу у Мери еще горит свет.

– Сэм? – В просвете между зелеными шторками показалась сперва ее рука, а затем лицо. Перед сном Мери умылась, заколола светлые волосы на макушке и выглядела сейчас наивной и очень юной, – прямо-таки выглядывающая из-за зеленеющих веток нимфа.

– Спокойной ночи, – сказал я.

– Сэм, что у тебя с лицом? Что случилось?

– Говори тише. Всех перебудим.

– Не буду я говорить тихо. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что случилось. У тебя царапина на лбу, и ты весь в грязи. Ты подрался?

– Нет. Все расскажу утром.

– Говори сейчас. – Дотянувшись до моего плеча, Мери легонько сжала его.

Растерянность и тревога на ее лице были до того подкупающими, что я чуть не рассмеялся.

– Ну, раз ты настаиваешь. Подвинься.

Присев на край ее полки, тихим, делавшимся все более хриплым голосом я рассказал ей обо всем, что случилось.

– Ты мог умереть, – повторяла она.

– Но умер Хэтчер, – сказал я. – Не могу поверить, что это несчастный случай. Возможно, отравленная бутылка предназначалась мне.

– Откуда кто-то мог знать, что ты станешь пить из нее? И потом, ты сам говоришь, что в донышке сперва просверлили дырку, а потом залепили, так ведь? Этого не могли сделать в поезде.

– Не знаю. Но больше и глотка в рот не возьму, пока вся эта история не закончится.

Представшая пред моим мысленным взором безобидная сцена: мы с Хэтчером, развалившись на потертых кожаных сиденьях в курилке, пьем смертоносное или почти смертоносное зелье, показалась мне отвратительной. Омерзение, которое я ощутил, заставило меня впервые в жизни испытать что-то вроде сочувствия к женщинам из Христианского общества трезвости.

Я отчетливо вспомнил все, что было в комнате: коричневую бутылку на полу, тонкие губы Хэтчера, шептавшие строки письма.

– Интересно, оно все еще в поезде? – пробормотал я.

Наверное, я сказал это достаточно громко, потому что Мери переспросила:

– Что?

– Письмо Хэтчера. Он дописал его, когда мы были вместе, и отнес в ящик в клубном вагоне. Может быть, оно все еще там.

– Думаешь, письмо имеет отношение к его смерти?

– Не исключено. Схожу в клубный вагон, вдруг его еще не забрали.

Я хотел встать, но Мери удержала меня, схватив за руку:

– Нет. Я схожу. У тебя ужасный вид, Сэм.

– Голова кружится и уплывает в Ла-Манш.

– Бедняжка! Прошу тебя, ложись спать.

– Попробуй разобрать фамилию и адрес через стенку ящика, – попросил я.

– Постараюсь.

Я забрался по лесенке на свою полку. Мне показалось, что она очень высоко. Я снял китель. Это потребовало таких усилий, что я чуть было не завалился спать прямо в чем был, не раздеваясь. Внизу зашуршали шторки, Мери, мягко ступая, направилась в клубный вагон.

Потом до меня донеслись более тихие звуки приближавшихся шагов, до того осторожных, что это показалось мне подозрительным. Я чуть-чуть раздвинул свои шторки и посмотрел вниз. Двигаясь стремительно и бесшумно, будто пантера в джунглях, – а именно такое сравнение пришло мне в голову, когда я выглянул в коридор, – мимо меня проскользнул мужчина, направлявшийся туда же, куда и Мери. Я разглядел лишь макушку и плечи, но этого оказалось достаточно, чтоб узнать его.

Как только дверь тамбура беззвучно закрылась, я спустился и отправился следом за ним. Воображение мое, подогретое пережитым, до того разыгралось, что я ощутил ненависть к человеку с пронзительным взглядом, и мне страшно захотелось подловить его на чем-то, чтоб появилась причина наброситься на него с кулаками. Он вел себя как подкарауливающий добычу зверь. Я тоже.

Но когда я, остановившись на сквозняке в раскачивавшемся тамбуре, разглядел его сквозь дверное стекло, он казался совершенно спокойным. Более того, он вообще повернулся ко мне спиной и всматривался куда-то в глубину вагона. Даже не пытаясь скрыть свои намерения, я распахнул дверь и направился к нему. Вздрогнув, он повернулся стремительно и ловко, бессознательно схватившись при этом правой рукой за левый лацкан пиджака. Я нарочно наткнулся на него, проходя мимо, и задел за какой-то твердый предмет слева на его груди, – не иначе пистолет в наплечной кобуре.

Мери, вот кого он выслеживал! Она сидела у почтового ящика, в дальнем конце полутемного вагона, наполовину заполненного спящими пассажирами и освещенного с обеих сторон только ночниками. Я пробирался к ней, перешагивая через вытянутые ноги и стараясь не упустить из виду человека в коридоре. Заслышав мои шаги, Мери испуганно вздрогнула и подняла глаза. В правой руке она держала щипчики для бровей, в левой – письмо Хэтчера.

– Опусти его скорей обратно, – просипел я. – За тобой следят, залезать в почтовый ящик – государственное преступление.

– Ты меня не предупредил!

– Я попросил тебя прочитать адрес через стекло. Брось письмо назад.

Голос у меня был настолько взволнованный, что ее рука поднялась, будто сама по себе, и уронила письмо в щель.

– Запомнила адрес?

– Нет. И все из-за тебя.