Читаем Бедлам в огне полностью

Я заверил его, что литература, основанная на снах, имеет богатую традицию, но тут же предупредил, что сны всегда значительно интереснее для того, кто их видит, чем для бедолаги, который вынужден читать их пересказ.

– Мир похож на сон, – сказал Кок.

– Но разве сны – не образы? – продолжал Реймонд.

– В каком-то смысле – да, – ответил я.

– В таком случае, не наносят ли сны нам вред? Методика доктора Линсейда пытается оградить нас от образов, а наше подсознание рождает новые.

У меня не было ответа на это возражение, и я обрадовался, когда вмешался Байрон:

– В словах Реймонда есть смысл, но в данном случае я не уверен, что есть четкая разница между сознательным и подсознательным. Например, я замечаю, что с нетерпением жду выхода в свет нашей книги. Я представляю свои ощущения, когда возьму книгу в руки, я представляю, как она будет выглядеть. Я творю образы, которые, на мой взгляд, мало чем отличаются от снов.

– А что происходит, когда ты в отключке? – спросила Черити. – И деревья превращаются в змей, а лица людей – в рожу чудовища Франкенштейна?

– А если я представляю, как что-то выползает из унитаза и откусывает мне детородный орган? – спросил Чарльз Мэннинг.

– А как вы относитесь к мысли, что язык ведет свое происхождение от пиктограмм? – спросил Байрон. – Если так, то буквы и слова ничем не отличаются от рисунков. Разве нет?

– Честно говоря, не знаю, – сказал я. – Вам надо спросить доктора Линсейда.

Только тогда они заткнулись.

Чтобы спустить их с небес на землю, я предложил придумать антологии название. Произошла очередная вспышка деятельности, хотя я не решаюсь назвать ее “творческой”, поскольку большинство вариантов были либо невыносимыми, либо откровенно глупыми. Например, “Война и мир”, “Психи на окраине Брайтона”, “Так божественно безумно” (по-моему, украдено у Эмили Дикинсон), “Осушая эго” (прозрачный намек на Фрейда), “Это мы все сами написали” (возможно, здесь крылась ирония, возможно – нет), “Я плюю в лицо моей матери”, “Сказки нового Бедлама”, “Линсейд и все-все-все”, “Проникая в мысли”, “Футболисты”, “Маг Рамана” (здесь я увидел анаграмму на слово “анаграмма”). Названий было гораздо больше, и я послушно переправил их Грегори в полной уверенности, что он ими не воспользуется. В одном из своих писем Грегори сообщил, что после напряженных размышлений и многих бессонных ночей он остановился на заглавии “Расстройства”, с которым все мы, как это ни удивительно, примирились.

Со своей стороны, мне надлежало написать предисловие. Подразумевалось, что в нем я объясню, чем занимался все это время. В общем, мне тоже пришлось заняться писательством. Я постарался сделать предисловие как можно короче. Моя роль, написал я, сводилась к тому, чтобы предоставить пациентам свободу творчества и возможность коллективно обсудить написанное. Утверждение выглядело бесспорным и во всех смыслах несомненным. Весь напыщенный вздор я отдал на откуп Линсейду. Над введением он трудился долго и кропотливо, но на-гора выдал лишь слегка переработанный вариант лекции, которую он пытался заставить меня прочесть пациентам в мой первый день, – той, что я сжег. Возможно, Линсейд считал ее потерю невосполнимой. Грегори утверждал, что доволен и моим предисловием, и введением Линсейда, хотя, конечно, они не привели его в восторг, равный тому, который вызвали работы пациентов.

Нам прислали эскиз обложки. Впоследствии я не раз беседовал со всякими авторами, и ни один из них не признался, что хотя бы однажды был доволен обложкой своей книги. А если учесть, сколько человек приложило руку к “Расстройствам”, вероятность, что мы все останемся довольны, равнялась нулю. Я предлагал поместить на обложку картину Джексона Поллока, например ту, что изображена на открытке, которой Алисия приветствовала меня в самый первый день, – “Номер 32”. Но пришлось смириться с тем, что получить разрешение от Поллока будет несколько затруднительно, и уж точно такое разрешение обойдется недешево. Тогда издательский художник состряпал картинку, которую и присобачили на обложку. Я считал, что картинка вполне сгодится, хоть издательский художник – явно не Джексон Поллок. Линсейду обложка не понравилась: он утверждал, что если смотреть на рисунок прищурившись, то в левом нижнем углу можно разглядеть что-то похожее на лица. Но сначала мы с Алисией, а затем все пациенты заверили его, что никаких лиц там нет, и он более-менее успокоился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза