Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

Шансонеток, жилеток,

Плохих стихов,

Человечьего хлама,

Сметенного со всех уголков.

Мы устроили, как веселей и проще,

А придут за нами, в который раз

Утекай в кукурузу, хлопчик,

Не тебе - умирать за нас

Вожди, подстрекаемые народами,

Нас снова посадят в вагоны телячьи,

А ты, давай огородами, кирпичами Южного Бронкса,

Беги, прячься.

Не жалей обреченное племя,

Раздели с нами жизнь, но не смерть

Не жалей свое бедное семя,

что в нас не успело созреть...

Вот и кончился город человечьего хлама

Шансонеток, жилеток, плохих стихов,

Снова варят суп из еврейской мамы,

Перинного пуха и куриных потрохов.

И опять настала полночь

И опять не стало нас...

Глухо воет Матерь волчья,

Матерь божья - не подымет глаз.

....................................................................................

...А в Австралии - за океаном

Нас как - будто еще не били....

Остатки собрали храма и балагана

Оплакали и ... поплыли!

За еврейскими деньгами,

За веселою наживой...

Мальчик, хочешь плыть с нами?

Мы пока еще - живы.

Это - тоже - "Киплинг, говорящий на идиш и Уткин - в пробковом шлеме". Но мне уж больше не приходилось читать стихи - в поэтессы меня приняли после первого раза - единодушно и без испытательного срока, но легче мне от этого не стало - никакая "Наша Ахматова" мне явно не светила - ни почета я не обрела, ни уважения, а лишь еще больше дурной славы.

Однажды Яша Крейно - знаменитый исполнитель еврейских песен, вытащил меня на радио в свою передачу "Блуждающие звезды". Поскольку блуждающих звезд явно не хватало - его коллеги попросили одолжить меня им на прямой эфир. Я никогда раньше на радио не была и не очень понимала, что такое прямой эфир, но поскольку меня назвали известной еврейской поэтессой - то я и не стала петь песни о бедных девушках, а начала читать это патриотическое стихотворение.

Почти сразу за стеклом передо мной появилось чье-то красное злое лицо. Лицо яростно замахало руками. Яша безмятежно улыбался. Потом человек, сидящий слева от меня, начал бить Яшу ногой по ноге (все-таки не меня, а Яшу, и то хлеб!) Когда прямой эфир кончился, они стали жутко на меня орать, обзывать хулиганкой, в общем, устроили безобразную сцену. Я никак не могла поверить, что это - евреи. Не особенно они были похожи на евреев, я, пожалуй, сильней смахиваю. Кроме того, непонятно, что им не понравилось. Видимо само предсказание, а я ведь только хотела сказать:

-Не обижайтесь на меня за то, что я не встаю с вами в очередь за ортопедическими матрасами и грантами на изучение английского. Когда будет очередь в телячий вагон, я встану вместе с вами, не скажу что радостно побегу, но, придется, никаких действий к тому, чтоб эту очередь миновать, я не предпринимаю...

- Яша! Эти мужчины - что они так орут на меня? Они обиделись? Они что евреи?

- Это не мужчины и не евреи! Это бесполое, безнациональное существо под названием СОВОК!

В общем, дурную славу снискать легко, а почет и уважение - впоследствии могущие привести меня к любви и сексу, кажется еще больше от меня отдалились с момента перехода из художниц в поэтессы.

Значит - три кита - три еврейские денежки:

Зрелища - от поглядеть на Сорок второй за 25 центов в дырочку - как ябуцца, до Бродвейских мюзиклов и Метрополитэн Оперы.

Издательства - самые крупные во всем мире.

И - шмотье, есть три места на земле откуда идет одежда - Париж, Милан и вот наш Гармент-дистрикт. Тут в Нью-Йорке работают великие дизайнеры. Тут разрабатывают фасоны и рисунки тканей, и тут же на маленьких фабричках вся эта одежда создается. А рядом - на соседних улицах - аксессуары, ювелирка, меха, кожа - все тут: Тридцатые - Сороковые улицы. Посредине Бродвей именно в этом месте он становится пресловутым - Бродвей тянется через весь Нью-Йорк, но печально известный советский телекомментатор Валентин Зорин всегда вел свои репортажи именно отсюда - с Таймс сквер и всегда начинал их словами:

- Я стою на ПРЕСЛОВУТОМ Бродвее.

Большинство фабрик - подпольные. Еврейский портной остался только в бронзе

( так они и начинали - в 1905-м году), а теперь за машинками сидят китайцы - безъязыкие, беспашпортные ребята, привезенные в трюмах.

В нашем бизнесе - текстильном, происходит вот что: верхние деньги еврейские, дальше - средний уровень, на среднем уровне вступают еще и корейцы - южные конешно, много маленьких студий принадлежит корейцам, а художники - это три вида людей: корейцы, китайцы и русские.

Все это - представители Великой китайской школы графики, из Китая она достигла ближайших соседей - Кореи и России. Японцы, конешно тоже так могут, но японцев не очень много в Нью-Йорке, им видимо и дома хорошо. Хотя все что есть - тоже в нашем текстильном деле.